Но тогда была война

Был, может, веселый, а может, суровый…

Высокий? Кудрявый? Лихой? Чернобровый?

Какой? Сероглазый, скуластый, курносый?

Любил он закаты? Ходил в сенокосы?

А может, любил он кипящий металл?

А может быть, звонкую рифму ковал

и в синие ночи томился стихами?

В дороги России укладывал камень?

Мечтал ли о небе в глубоких и узких

забоях, врубаясь в энергии сгустки?

А может, ведя самолеты на Север,

он думал о тучных и добрых посевах?

Что было по сердцу: дожди, снегопады,

осеннего, в золоте, леса наряды?

Как жизнь он любил, как врагов ненавидел?

Какую он землю в мечтах своих видел?

Когда он ушел от родного двора?

Когда он последнее крикнул ура?

Отцом ли он был или сыном и братом?..

…Остался для нас

НЕИЗВЕСТНЫМ СОЛДАТОМ.

Но в сердце, товарищ,

твоем и моем

Память пылает

ВЕЧНЫМ ОГНЕМ!

1970

ШУТКА

Однажды, в шутку, в час ночной прогулки

(хватило у меня тогда ума!)

в каком-то из арбатских переулков

я крикнул: "Мама!" в сонные дома.

И вздрогнул переулок вспышкой стекол.

Я замер. Слева, справа — каждый дом

вдруг форточками-крыльями захлопал,

как вспугнутая птица над гнездом.

И женские встревоженные лица -

как лики Богородиц из икон,

на них сейчас бы только и молиться, -

возникли в рамах вспыхнувших окон.

Ушли из дома мальчики-мальчишки,

кто тридцать лет назад, а кто вчера,

и в каждом доме, домике, домишке

печальней стали дни и вечера…

Да, "шутка" прозвучала странно, дико.

Я, скованный стыдом, шагнуть не мог.

И кто-то сверху ласково и тихо

сказал мне: "Ты ступай домой, сынок".

А ночи край истаивал в рассвете.

Я шел домой и думу нес одну:

сумей мой крик промчаться по планете -

все матери прильнули бы к окну.

1971

ПРЕЗИДЕНТЫ И ДЕТИ

Играют в войну

президенты и дети,

сдвигают полки

оловянных фигур.

Но плавится кровь

в огне на планете,

и что-то солдаты

кричат на бегу.

Ведь только солдаты

в войну не играют.

Они умирают

в дыму и в огне.

А дети победы

себе привирают.

А президенты

привирают вдвойне.

Последнее в жизни

промолвлено слово,

последнее солнце,

последний закат…

А вырастут дети,

разделятся снова

на президентов

и на солдат…

* * *

Опять приснилась мне война.

Но в ней не слышно грома пушек.

Ко мне является она

Фанерным холодом окна,

голодным детством без игрушек.

Война ходила по тылам,

Стучала в окна похоронкой.

Боялись все спросить: "Кто там?"

А вдруг не нам, еще не нам…

А вдруг да обойдет сторонкой…

Нам в сорок первом было пять

и три… улыбка не уместна.

И мы умеем вспоминать.

И вот опять, и вот опять

ко мне приходит наше детство.

Война грозит из-за годов

пожаров черной пеленою,

неизмеримым горем вдов,

безмолвием голодных ртов

и всем, что связано с войною…

Уходит сон, и вновь светло.

А клена ветка за окошком

(ах, сколько лет уж утекло!)

стучит застенчиво в стекло,

как будто просит хлеба крошку…

1976

СТАРЫЕ ДОМА

Мы рушим старое жилье.

Закон известный и всеобщий.

Мы рушим старое жилье,

но только прошлое свое

мы этим не разрушим вовсе.

Ломают старые дома.

Печальных стен молчат квадраты.

Ломают старые дома,

в них наша молодость сама

звенела песнями когда-то.

Следы портретов и картин

светлеют четко на обоях.

Следы портретов и картин -

все, что осталось от квартир,

где щебетали мы с тобою.

Мы рушим старое жилье.

Мы новым старое залечим.

Мы рушим старое жилье,

а горечь в сердце

от того,

что все былое — недалече…

И древней коммуналки дух

порывом ветра растворился.

И древней коммуналки дух

во мне давным-давно потух,

а может, просто притаился.

1976

ЧТО МЫ ЗНАЕМ О СЧАТЬЕ?

…В метро. Пожилой мужчина. Хорошо сложен.

Седой. С прической слегка взъерошенной.

Вид приличный. Совсем не пижон,

Но одет аккуратно. Костюм хороший.

Вскочил в вагон. Прижался к стене,

не мешая никому, у выхода.

Человек, как многие. Но вдруг мне

не понравилась его непонятная "выходка".

Я оценивал ее и так, и сяк

и уже приготовил язычок остер свой:

почему он вдруг виском о косяк

и раз, и другой, и третий потерся?

Ну до чего же некультурен еще кое-кто!

Деньги зарабатывают кучами,

а вот купить обыкновенный носовой платок -

этому еще не научены.

Уже целая речь у меня на мази

о внешнем облике и культурном виде…

Вдруг поезд затормозил, и я это увидел.

Какие мне здесь подобрать слова

самые великие и самые простые?

Галстук у него новый

и манжеты сахарные в рукавах,

и рукава… пустые.

Беспомощно дернулись в пространстве рукава,

и седая скользнула по стеклу голова.

И встал он на место поспешно.

Насмешка моя, ты была не права!

Глупая ты была, насмешка!

А капелька пота у него текла

по седой щеке соленой дорожкой.

И я смотрел на него из стекла,

мчащегося под землей,

извинительно и осторожно…

Что такое счастье? Порою часто

на эту тему дымим, долдоним…

А бывает, что счастье -

пот с лица отереть ладонью…

1977

МАРИЯ

В деревнях, в городах я встречал много раз

женщин тихих, святых, как Россия.

Я не знаю имен, только хочется вас

окликать почему-то: "Мария!"

Ты растила детей, провожала солдат,

рядом с ними шагала в шинели

и над Вечным огнем опускала свой взгляд,

и вплелись в твои косы метели.

Что судьба отпустила, одно к одному

испила ты из вдовьих колодцев.

Если кто-нибудь крикнет: "Мария!" — к нему

пол-России, считай, обернется.

Ну а в праздник никак без тебя не могла