Ночное дежурство

В какой-то очень долгий момент, пока Агнес не в состоянии вдохнуть, ей начинает казаться, что ее затапливает более плотная субстанция, чем простое отсутствие света, – что лифт заливает черная вода. Несомненно, кое-кто из ее коллег ожидал бы от нее, да и от любой другой женщины, вполне предсказуемой реакции, и именно поэтому она не собирается паниковать. Как только удается сделать вдох, она повторяет его, пока дыхание не становится естественным, после чего проводит пальцами по холодной металлической стене слева от себя примерно на уровне глаз. И точно, спустя несколько секунд указательный палец нащупывает дверцу, за которой хранится аварийный телефон. Он должен работать, даже если лифт обесточен, иначе какой в нем был бы смысл? Агнес со щелчком открывает дверцу и сует руку внутрь, нашаривая трубку, закрепленную в стенке. Когда она снимает ее, червь, холодный, словно полуночный туман, обвивается вокруг ее голого запястья. Это всего лишь провод телефона, но рука сама отдергивается, и Агнес едва не роняет трубку. Она подхватывает ее другой рукой и осторожно подносит к лицу, когда трубка произносит:

– Привет.

Звучит как-то слишком радостно с учетом обстоятельств и слегка похоже на голос лифта. Конечно, это сделано специально, чтобы подбодрить.

– Привет, – Агнес чувствует себя обязанной ответить тем же.

– Привет.

Интонации женщины становятся еще благожелательнее, и Агнес почти угадывает насмешку. Она близка к тому, чтобы снова эхом повторить приветствие, но понимает, насколько это получится глупо. Поэтому она произносит:

– Я застряла в лифте.

– Мы знаем.

Разве Агнес ожидала, что на звонок аварийного телефона будут отвечать из магазина? Она никак не может решить, в чем больше смысла – если да или если нет.

– Лифт в книжном магазине «Тексты», – поясняет она. – Где вы?

– Тут недалеко.

– Можете меня вытащить?

– Уже скоро.

Разве этот голос не звучит совсем уж странно? Агнес почти готова поверить, что он записан на магнитофонную ленту, которая понемногу замедляется. Высота голоса, очевидно, понижается, словно для того, чтобы сохранить прежний тон, требуется слишком много усилий. Агнес старается не обращать внимания на перемены, в том числе и потому, что она с голосом один на один в темноте, и спрашивает:

– Что вы будете делать?

– Уже делаем.

Не может быть, что это тот же самый голос. Оператор, или кто там снял трубку, должно быть, передал ее инженеру. Хотя Агнес уверена, что женщина способна выполнять подобную работу не хуже, в данный момент это для нее не так важно, как должно бы быть.

– Разве для этого вы не должны быть здесь? – возражает она.

– А вы как думаете?

– Откуда мне знать? Не могу же я делать вашу работу.

– Вы хотите, чтобы я был там.

Не стоит притворяться, будто эта идея ее привлекает. Либо у него першит в горле, причем совершенно невыносимо, либо он верит, что чем ниже звучит его голос, тем мужественнее он кажется. Самое большее, на что она отваживается:

– Делайте все, что нужно.

– Есть.

Должно быть, он соглашается, пусть и звучит это так, словно они заключили какую-то сделку.

– Что именно? – она чувствует, что в полном праве задать этот вопрос.

– Ждите.

– А что еще мне остается? Может быть, вы не понимаете, но я застряла здесь в темноте.

– О да.

Ей не хочется думать, что она слышит в этом ответе удовлетворение.

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне, что именно делаете, – произносит она. – Я до сих пор понятия не имею, куда дозвонилась. И я даже не знаю вашего имени.

В какой-то момент кажется, что телефонная трубка забита грязью, потому что размеренный густой хохот звучит так, словно вздуваются грязевые пузыри. Очевидно, слов у него не осталось, но это не значит, что и Агнес должна их лишиться. Этот тип похож на взрослого с садистскими наклонностями, который пытается напугать в темноте ребенка, и она мгновенно понимает, что он должен находиться где-то в магазине. Точно так же, как и женщина, ответившая на ее звонок, следовательно, по меньшей мере двое из так называемых коллег ненавидят Агнес настолько, что готовы бездумно мстить. Если позволить себе, можно заподозрить каждого.

– Вот что я скажу, – произносит она, когда в трубке повисает жадно внимающее молчание. – Не знаю, кто ты и твоя подружка. Но если внешность у тебя под стать голосу, хорошо, что здесь темно.

Она позволила себя спровоцировать и наговорила так много. Вполовину короче было бы вдвое убедительнее. Агнес отбрасывает от себя телефонную трубку, и она врезается в стенку лифта с грохотом, который, как она надеется, причинил боль тому, кто на другом конце провода. Она с удовольствием продолжает шуметь, нашаривая нишу телефона и прилаживая трубку на место. Захлопывая дверцу, она клянется, что как только выберется из лифта, узнает, кто ее разыграл. Она придвигается к двери и складывает ладони рупором.

– Меня кто-нибудь слышит? – кричит она. – Ангус? Найджел? Рей? Я в лифте!

Голос бьется о заблокированные двери. Она чувствует, как он (или ее дыхание) трепещет, как зажатая в ладонях бабочка. Она запрокидывает голову и кричит в потолок: