Ночное дежурство

– Лифт открывается, – произносит он, или наоборот: – Лифт закрывается, – хотя она легко может представить себе, как густой и неспешный голос выговаривает: – Лифт опускается.

Запись, должно быть, истерлась окончательно, или же механизм работает на последнем издыхании, однако Агнес не может отделаться от осознания, что голос просто вернулся к своей истинной природе, а его женская версия была всего лишь притворством. И еще он слишком сильно напоминает тот голос, или голоса, которые отвечали ей по аварийному телефону, и эта мысль куда хуже бессрочного сидения в темноте. Агнес зажимает руками рот и нос, чтобы не чувствовать запаха, пока делает очередной долгий вдох. Она поднимает лицо, готовясь снова закричать, но получается только сиплый выдох. Что-то вскарабкалось по ее туфле и обвило лодыжку. Слишком холодное и склизкое, чтобы быть живым.

На мгновение ей удается немного прийти в себя, осознав, что это вода или грязь. Но затем оно наползает и на левую ногу, поднимаясь до лодыжки, и она выдергивает правую ногу из щели между дверцами лифта, через которую и сочится эта жижа. Дверцы смыкаются с неприятным грохотом, а Агнес пытается прорваться в дальний угол, где хотя бы имеется место для маневра. Верхний край тележки, похоже, оставил вытянутый синяк на пару дюймов ниже цепочки следов от книг вдоль позвоночника, и нога неудержимо скользит по мокрому металлическому полу. Как только ее вытянутая левая рука нащупывает кнопки на стене и определяет кнопку «Вверх», она принимается жать на нее. Предательские двери, конечно не назло ей, хотя так и кажется, не двигаются, словно между ними втиснулся кто-то посторонний.

Агнес изворачивается, освобождаясь от тележки, и выпрямляется, словно такая поза может придать храбрости. Еще несколько секунд она продолжает отбивать пальцы о кнопку. Это никак не замедляет спуск лифта, который теперь не просто едет вниз, а едет так, словно его туда тащат. Хотя она боится отодвинуться от кнопок и дверей, выбора нет. Она ощупью пробирается за тележку и останавливается между металлическими зубьями погрузчика для поддонов. Хватаясь за тележку обеими руками, она собирается лезть к невидимому люку, когда какая-то субстанция, слишком густая для воды и слишком жидкая для земли, затапливает ноги, поднимаясь почти до икр.

Агнес не кричит. Надо беречь дыхание, особенно чтобы убедить себя, что она не задыхается. Она ставит одну ногу на нижний ярус тележки, поднимаясь над прибывающей жижей. Нога соскальзывает с того дюйма, который не занят книгами. Брызги, разлетаясь, попадают на колени, и она едва не кричит. Она хватает стопку книг и отшвыривает в темноту, где они глухо ударяются в стенки лифта. К тому времени, когда Агнес удается освободить еще два яруса тележки от всего содержимого, тягучая ледяная жижа доходит уже до середины икр, а книги, отскакивая от стенок, падают со всплеском. Она поднимается на нижний ярус тележки и подтягивается, чтобы переступить на средний. Не успевает она перенести ногу, как тележка переворачивается.

Агнес слепо барахтается в недрах лифта, пока не ударяется спиной о торчащую рукоятку погрузчика. Ее захлестывает волна высотой до колена, несущая с собой книги: лишенные смысла размокшие волглые глыбы тычутся ей в ноги, словно ища компании, пока она не отпихивает их в стороны. Агнес разворачивается, спасаясь от боли в спине, и хватается за рукоятку. Она точно слишком короткая и слишком ненадежная, чтобы забираться на нее. Затем она слышит, как тележка врезается в стенку лифта и скрежещет, поднимаясь и опускаясь.

Если тележка не тонет, нельзя ли подняться на ней к люку? Ничего другого и не остается, потому что Агнес не умеет плавать, даже если бы это было возможно в болотной жиже, поднявшейся уже выше колен. Она, спотыкаясь, бредет через нее и темноту, растопыренными пальцами отбиваясь от массы напитанных водой книг. Костяшки ударяются о какое-то более твердое препятствие: дно тележки, которая плавает на боку. Агнес набрасывается на нее в подобии жалкого торжества, и ее правая рука смыкается на чем-то, водруженном поверх тележки.

У него имеется лицо, хотя и держится недолго. Прежде чем рука Агнес успевает отпрянуть от комковатых черт или нащупать что-нибудь, кроме одного лениво моргающего глаза, который раза в два больше другого, лицо втягивается в холодную желатиновую глыбу головы. Она не знает сама, какие звуки издает, силясь отодвинуться подальше, знает только, что отчаянно хочет съежиться и оказаться как можно дальше от тележки и ее жуткого пассажира, насколько позволит кабина лифта.