Ночной океан

Пугающие рассказы тех, кто бежал из Сарната, распространились по всей земле Мнар и соседним землям, и караваны стали обходить стороной клейменный роком город, не льстясь на его злато и серебро. Долго длилось это отречение – и длилось бы дольше, если бы не явились откуда-то чужестранцы, смелые и сметливые, голубоглазые и светловолосые, совсем не похожие на жителей земли Мнар. Они чаяли узреть Сарнат, но взорам их предстало лишь тиховодное озеро и необжитые берега. Чудесного города же будто и не было там никогда. Ни защитных стен, ни башен храмов – лишь топи да глубокие трясины. Ни единой человеческой души – лишь земноводные твари, переползающие с кочки на кочку. Ни злата, ни серебра – обещанная Тарен-Ишем погибель постигла Сарнат.

Но не одну лишь гнилую топь застали следопыты там, где некогда стоял канувший город. У одного из берегов ими было найдено ящероподобное идолище, высеченное из старого камня, цветом напоминавшего безмятежные воды. Его вознесли в Иларнек и укрепили в одном из храмов, чтобы каждое новолуние кланяться ему.

Ночной океан[22]

Яотправился на Элстон-Бич не только для того, чтобы насладиться ярким солнцем и океаном, но и ради отдохновения усталого ума. Поскольку я не знал никого в этом городке, процветающем за счет летних отдыхающих и большую часть года являющем миру только пустые окна, казалось маловероятным, что меня тут могут потревожить. Это радовало – я не хотел в ближайшее время видеть ничего, кроме простора вод и пляжа, раскинувшегося перед моим съемным домом.

Я уехал из города, когда долгая летняя работа была завершена и большой фресковый комплекс взяли на конкурс. Мне потребовалась большая часть года на его завершение, и я решил побыть в покое и уединении некоторое время. Проведя неделю на пляже, я только изредка вспоминал работу, чей успех еще совсем недавно казался мне немыслимо важным. Минули заботы о множестве нюансов цвета и орнамента, и ушли страх и недоверие к умению воплотить мысленный образ в реальность, претворить лишь благодаря моему собственному мастерству смутную задумку в жизнь. Но, возможно, все, что позднее произошло со мною на пустынном берегу, было только следствием склада ума, склонного к подобным страхам, тревогам и самоотрицанию. Ибо я всегда был мечтательным человеком поиска – возможно, хоть раз в жизни мне выпал шанс увидеть неочевидную изнанку бытия.

Теперь, когда я пытаюсь рассказать о том, что видел, я осознаю тысячу сводящих с ума ограничений. Вещи, наблюдаемые внутренним зрением, подобные рассогласованным образам, что приходят, когда мы погружаемся в пустоты сна, более ярки и значимы для нас в грезе, нежели в связке с реальностью. Поднесите кисть к мечте, и цвет сойдет с нее. Все те краски и чернила, которыми мы пишем наяву, кажутся разбавленными неким высоким содержанием реальности,

и мы обнаруживаем, что яркое сновидение блекнет при переносе на бумагу. Похоже на то, будто наше внутреннее я, освобожденное от уз дневного времени и объективности, наслаждается искусственными эмоциями строго в определенной среде, а как только мы пытаемся их из этой среды извлечь – они поспешно подавляются. В грезах и видениях заключены величайшие творения человека, ибо на них не лежит ярмо линий или оттенков. Забытые сцены и земли более далекие, чем золотой мир детства, возникают в спящем уме, чтобы царствовать до тех пор, пока пробуждение не повергнет их в бегство. Среди всего этого можно почерпнуть нечто способное принести славу и удовлетворение, к которым мы стремимся; некоторое количество острых красот, о которых подозревали, но не раскрывали, что являются для нас подобием средневекового Грааля. Дабы спасти хоть бы и поблекший трофей из неосязаемого царства тенет и теней, требуется немалый навык – мы все способны видеть сны, но не всякой руке под силу поймать мотылька за крылышко, не оторвав оное.

Такого мастерства у этого повествования нет. Если бы я мог, я бы открыл вам правду о событиях, воспринятых весьма смутно, как бы сквозь тусклое стекло. В своем проекте росписи (тогда он пребывал вместе со множеством других в здании, для которого они были запланированы) я также стремился ухватить след этого неуловимого теневого мира – и, возможно, преуспел лучше, чем я преуспею сейчас. Причиной моего пребывания в Элстоне была исключительно необходимость дождаться оценки этого проекта; и когда передо мной открылась перспектива нескольких дней отдыха, я обнаружил, что, несмотря на все присущие моей натуре страхи и сомнения, взаправду приблизился в своих линиях и цветах к осколку яркого мира грез. Но переутомлением я был изгнан на курортное побережье на все время ожидания вердикта жюри.