Ночной океан

Осень была уже не за горами, и под этим предлогом многие стали покидать курорт, уезжая подальше от негостеприимных океанских берегов. Август закончился – я пробыл на побережье уже много дней.

На четвертый день нового месяца поступило штормовое предупреждение. На шестой, выйдя на прогулку при сыром ветре, я увидел над бурной водой свинцового цвета фронт бесформенных темных облаков. Ветер, казалось, рьяно задувал во всех направлениях, будто обретя волю и гнев живого разумного существа. Я позавтракал в Элстонтауне и, не убоясь траурного купола предгрозовых небес, рискнул спуститься к пляжу – и удалиться как от городка, так и от своего пропавшего из поля зрения дома. Когда серая застава горизонта покрылась очагами цвета падального пурпура, я обнаружил, что нахожусь в нескольких милях от любого возможного укрытия. Осознание мало сказалось на мне – этим пугающим небесным явлениям, грозящим незнамо чем, я противопоставлял странную отрешенность от себя самого, пробудившую в теле непривычную чувствительность к какому-то иному плану реальности, доселе размытому. Отчего-то вспомнилось одно услышанное в детстве предание, о котором я за все прошедшие годы едва ли вспоминал: предание о девице, чью красоту полюбил чернобородый подводный король. За юной прелестницей с золотистыми волосами он послал своего на редкость уродливого слугу – черного морского бандарлога с медной митрой на голове. На периферии моего воображения остался образ подводных скал и бесцветной сумрачной глади, заменяющей в царстве, куда насильно увлекли героиню, небо. И этот образ – а ведь я почти забыл эту историю! – совершенно неожиданно вновь всплыл в моем сознании, оживленный похожей картиной скал и неба, которая в этот момент предстала предо мной. Что-то такое представлял я себе в детские годы, что-то такое в моей фантазии отпечаталось навек. Порою мимолетные виды проделывают этот трюк: при виде женской фигуры, маячащей в полдень на обочине дороги, или одинокого кряжистого дерева на фоне бледного утреннего неба накатывает чувство соприкосновения с чем-то бесконечно важным и мистически значимым, но стоит взглянуть еще раз – в другое время, под иным углом, – и флер этот мигом улетучивается. Возможно, виной тому – отсутствие требуемого неуловимого качества у увиденного; оно лишь навело нас на мысль о чем-то другом, что в свое время так и осталось без должного внимания. Сбитый с толку ум, не вполне различая причину своего спорадического восхищения, хватается за объект, спровоцировавший его, и удивляется, не находя в нем того самого качества. Так было, когда я увидел пурпурные облака. Они хранили величие и таинственность старых монастырских башен в сумерках, но также походили и на своды морского царства из старой сказки. Внезапно вспомнив об этом потерянном образе, я наполовину ожидал увидеть в грязной пене и среди волн, которые теперь напоминали отлитые из черного стекла языки, жуткую фигуру посланца в позеленевшей от древности митре – поднятую из глубин, не знавших настоящего неба.

Ничего подобного, разумеется, не попалось мне на глаза, но, как только стылый ветер изменил направление, распоров облачный фронт, точно небесный резец, – в том месте, где сливались темные облака и вода, мне явился серый объект, похожий на покачивающееся на волнах бревно. До него было довольно далеко; вскоре он исчез, и я решил, что никакое это не бревно, а морская свинья[23]

, ненадолго поднявшаяся на поверхность.

Вскоре я понял, что слишком долго размышлял о надвигающейся буре и связывал свои ранние фантазии с ее величием, ибо начал накрапывать ледяной дождь, придавая более равномерный мрак сцене, и без того слишком темной для этого часа. Спеша по серому песку прочь, я спиной почувствовал первые холодные капли – и уже через несколько минут вымок до нитки. Сначала я бежал, разбивая сходящую с неба по причудливой завитой траектории морось, но поняв, что все равно промокну по дороге, замедлил шаг, как если бы в свое удовольствие гулял под ясным небом. Особых причин спешить не было, хотя обстоятельства, в которые я попал, не внушали радости. Тяжелая мокрая одежда холодила тело, и в условиях надвигающейся темноты и крепчающего ветра со стороны океана я не мог сдержать дрожи. Но помимо дискомфорта от проливного дождя я испытывал странный душевный подъем, борясь со стихией – дождь перешел в настоящий ливень, и теперь даже обувь насквозь отсырела – и почти восхищаясь мрачным довлеющим небом, чьи темные крылья простерлись над океаном, всем Элстонтауном и Элстон-Бич. Мой припавший к берегу дом неожиданно скоро вынырнул из-за завесы косого дождя; сорняки, что росли на приютившем его песчаном холме, беспорядочно спутались под напором неистового ветра – не ровен час, их повырывает с корнем и зашвырнет высоко в воздух.

Взбежав по ненадежным ступеням крыльца, я в следующую секунду очутился в своей сухой и уютной комнате. Неосознанно удивленный обретенной свободой от ноющего ветра, я на мгновение замер, чувствуя, как по мне бегут непрошеные ручейки.