Вознесшись выше, дневное светило вновь обрело свой древний лоск. При виде ярких солнечных лучей, ласкающих океан, я окончательно успокоился – хотя такие эфемерные свидетельства милости природы бывают не менее обманчивы, чем дружелюбные улыбки на лицах наших врагов, – и распахнул дверь наружу. Моим глазам предстал пляж, гладкий, как стекло – и ни единого следа кругом, будто ничья нога не ступала по этим пескам весь последний век. Все страхи и подозрения мигом улетучились из моей души – точно так грязь, собравшаяся на пенном стыке воды и суши, за одну минуту смывает высокий прилив. Жар полудня высушил водоросли, распространив кругом пряный запах; вездесущий бриз вызвал у меня легкое приятное головокружение. Сговорившись с прочими силами природы, солнце обрушило на меня поток света, по силе не уступавший вчерашнему ливню, – будто желая скрыть от меня потустороннюю изнанку этого края, напоминающую о себе бродящими в ночи призраками и воспоминаниями о морских царях, их жертвах и их же посланцах. Лучи устремлялись мне прямо в глаза; ярчайшее светило, подобно огромной, полной белого огня чаше, озаряло мириады путей, уходящих в неведомые мне чудесно-безмятежные просторы. Сама атмосфера того утра будто намекала на близость богов, устроивших свой праздник где-то неподалеку; богов, способных испытывать чувства блаженства и радости в миллион раз острее в сравнении с людьми. Подобная благодать могла быть ниспослана и мне – всего-то и требовалось, что безоговорочно препоручить себя лучезарной власти солнца и союзных ему стихий. Могущественное, несущее жизнь светило, божество с нагой небесной плотью, заставляет все живое преклоняться пред своим золотым ликом – и все же когда-то и оно угаснет, и тогда Земля станет просто черной точкой посреди космоса. Тем утром, в котором я познал огонь жизни, чей краткий миг наслаждения защищен от прожорливых лет, меня манили странные вещи, чьи имена неуловимы – и никогда не смогут быть написаны.
По дороге в Элстонтаун, задаваясь вопросом, как же он выглядит после долгожданной промывки проливным дождем, я увидел за водяными парами, висящими в солнечных лучах гроздьями желтого винограда, маленький объект, похожий на руку. Он находился примерно в двадцати футах впереди меня и был окружен пеной. Смятение и отвращение зародились в моем напуганном сознании, когда я увидел, что это и в самом деле была гниющая плоть. Находка мгновенно подорвала мой хороший настрой, вызвав страшное подозрение, что это взаправду человеческая рука – определенно, ни рыба, ни какая-либо ее часть не могли так выглядеть. Ногой я повернул предмет, не желая до него дотрагиваться, и он оставил следы на коже ботинок, будто и их заставив гнить; поддавшись порыву, я пинком отшвырнул его в надвигающуюся волну, и та с живостью скрыла страшное подношение с глаз. Возможно, стоило сообщить о находке, но та выглядела слишком странно, и ее природа показалась мне не вполне естественной – может, лишь из-за того, что какие-то голодные обитатели океана обглодали злосчастный фрагмент. Конечно, на ум приходили бесчисленные утопленники – но и многие другие домыслы, слишком фантастичные, чтобы давать им волю. Кому бы ни принадлежали выброшенные бурей останки – рыбе ли, зверю, похожему на человека, – я ни разу не упоминал о том, что нашел их. Во всяком случае – до сего момента.
Идя к городу, я содрогался от мысли, что посреди кажущейся чистоты этого красивого пляжа нашлось нечто подобное… хотя природа с пугающим равнодушием приемлет смерть, и ей не впервой мешать распад с красотой; возможно, первый ей люб больше второй. Ничто в Элстонтауне не говорило о недавних утоплениях или иных несчастных случаях в океане; в колонках местной газеты – единственной прочитанной за время моего пребывания – ни слова не попалось мне на сей счет.