Ночной океан

Мне оставалось провести здесь лишь еще четыре ночи, когда произошло последнее из тех событий, чье значение для меня кроется скорее в темной зловещей атмосфере, нежели в каком-то явном ужасе. На Элстон-Бич пала ночь, когда я сел с трубкой перед выходящим на пляж окном; ночь была подобна влаге

, постепенно заполняющей небо и омывающей плывущую в необычной выси луну. Гладь воды, ограненная поблескивающим в лунном свете песком, полное отсутствие деревьев, людей или иных признаков жизни, пристальный взгляд этой высокой луны – все это делало окружающую меня безбрежность чрезвычайно ясной. Было только несколько звезд, рассыпанных по небосводу, словно подчеркивающих своей малостью величие лунного ока и неустанность надвигающегося прилива. Я оставался внутри дома, отчего-то боясь выйти наружу в эту ночь знаменья зловещего лунного шара, но океан, как я слышал, все бормотал что-то о старых тайнах и таинствах. Принесенное ко мне ветром из ниоткуда дыхание странной трепетной жизни

– воплощение всего, что я чувствовал, и всего, что я подозревал, – шевелилось сейчас в пропастях неба или под немыми волнами. В какой миг эта жизнь пробудилась от древней, ужасающей дремы – я не мог сказать; но, как мужчина, застывший близ девушки, погруженной в сон, и знающий, что она вот-вот пробудится, я сел у окна, вороша почти дотлевший табак, и стал наблюдать.

Постепенно в этот извечно недвижимый пейзаж перетек блеск, усиленный мерцанием над головой, и мне все больше и больше казалось, что я испытываю какое-то принуждение

наблюдать за тем, что может последовать. Тени уходили с пляжа, и я чувствовал, что они уносят с собой все, что могло бы послужить убежищем для моих мыслей, когда должно было произойти то самое событие, предсказанное ими. Там, где они задерживались хоть на мгновения, было черно и пусто, и жестокие сверкающие лучи развоплощали эти сгустки холодной тьмы. Великая топография спутника Земли – теперь мертвого, каким бы ни было его прошлое, и холодного, как более древние, чем весь наш род, нечеловеческие гробницы, коими отмечен его ущербный лик, – предстала передо мной с ужасающей яркостью. Я встал и закрыл окно – отчасти из-за душевного побуждения, но в основном, думаю, ухватившись за шанс отвлечься. Теперь, стоя у сомкнутых ставней, я не улавливал ни звука. Минуты все как одна обернулись вечностями – и мне предстояло прождать их все, гадая, что оживит тот наружный пейзаж. Я поставил лампу на ящик в западном углу комнаты, но луна сияла ярче, и ее голубоватые лучи проникали в те места, где свет лампы был слаб. Древний свет хозяйки ночи лежал на берегу так же, как и в древности, и я застыл в мучительном простое, вдвойне обостренном задержкой в завершении мизансцены и неопределенностью того события, что должно было наступить. И по-прежнему не было ничего, что могло напугать меня: контуры очерченных лунным светом теней неестественно корчились, но ничто не могло укрыться от глаз моих. Стояла на диво тихая ночь – я знал это, пусть окно и было закрыто, – и все звезды замерли в непонятной печали, умерив свои переливы в угоду безмолвию и бездвижию. Как будто приговоренный к казни, понимающий, что ничто не вольно избавить его от кончины, я сжался с забытой трубкой в руке. Мир молчал за грязными оконными стеклами, и лишь пара грязных весел, поставленных в одном из углов комнаты еще до моего прибытия, разделяла бдения моего духа. Ровно горела лампа, источая чахлый, трупного оттенка свет. Глядя на нее, я видел, как легионы пузырьков поднимаются и исчезают в ее заполненном керосином корпусе… и вдруг понял, что ночь не была ни теплой, ни холодной, а странно нейтральной

, словно все физические силы прекратили свое действие; все нормальные законы бытия казались нарушены. Ни одно мое движение тогда, ни одно слово сейчас не могли раскрыть тяжесть положения или рассказать без утайки об охваченной страхом душе в тюрьме из плоти, не осмеливавшейся нарушить подобное пытке молчание.

И вдруг – неслышный всплеск, пославший по серебряным водам к берегу линию ряби и покоробивший страхом сердце; и вдруг – что-то, восставшее над зеркалом океана, некто быстро скользящий по воде, оставляющий шлейф. Я глядел на существо во все глаза, так и не сумев понять, что вижу: собаку, человека или нечто гораздо более странное. Судя по всему, появившееся из глубины создание не подозревало, что я слежу за ним, или просто не придавало этому значения. То скрываясь на короткий период под водой, то вновь выныривая на поверхность, оно спешно сближалось с берегом. Когда между ними оставалось совсем малое расстояние, я увидел, что на плечах его покоится какая-то ноша, чей вид вселил в меня уверенность, что явившееся из темных океанских вод существо было человеком или по меньшей мере кем-то подобным человеку. Но разве доступна людям та чуждая грация, с какой оно передвигалось в волне?