Ночной океан

Засыпай, мой стражник, сладко!Нет вины и нет загадки:Двадцать шесть тысячелетийМинут вмиг, и вновь ты встретишь

Ту одну, напомнит что:Все в миру предрешено.Равнодушные светилаПозабыли все, что было,Я же, полный круг исполнив,

Подмигну – и ты все вспомнишь.

Напрасны были мои попытки держать глаза открытыми, тщетно пытался я найти смысл этого заклинания в тех фрагментах Пнакотикских манускриптов, что отложились в моей памяти. Отяжелев, голова моя склонилась на грудь, и я уснул, а пробудился здесь, в палате, в чье окно Полярная звезда насмешливо подмигивает из-за раскачивающихся ветвей деревьев, что растут на дремучем болоте. Но если это пробуждение ложно, значит, там, в Ломаре, на посту соглядатая я по-прежнему сплю!

Пристыженный и отчаявшийся, я начал умолять обитателей этого сна разбудить меня, ибо Инуты сейчас, скорее всего, крадутся через проход за пиком Нотон и в любой момент обрушатся на нашу цитадель, неся гибель. Но в ответ я слышал лишь смех и обвинения в умопомешательстве. Эти демоны измывались надо мною, пока я спал, а желтолицые карлики в это время уже добрались до стана наших воинов. Получается, я не справился со своей обязанностью и предал мраморный город Олатоэ, подвел и Алоса, своего друга и командира. Обитатели сна вновь осмеяли меня. Они сказали, что королевство Ломар существует лишь в моем мозгу, а в тех краях, где Полярная звезда замерла едва ли не в зените, а красный Альдебаран, проползая, задевает брюхом низкий горизонт, уже многие тысячи лет нет ничего, кроме снега и льда, и не живет ни один народ, кроме низкорослых желтокожих туземцев, угнетаемых стужами, имя коим – эскимосы.

И пока я бьюсь в агонии раскаянья, молясь за город, оставленный без моего досмотра, сон о лазарете у болота с кладбищенским пригорком, в коем мне отделена одна скромная палата, никак не кончается – а с черного небосвода мне коварно подмигивает Полярная звезда. И в ее коварном взгляде чудится желание поделиться каким-то странным знанием… но потом я понимаю – если знанием тем она некогда и обладала, то ныне остался от него лишь намек.

Прелестница Эрменгарда[26]

(любовная эпопея Перси Простеца)

Часть I: Селянка, Ну Что с Нее Взять

Эрменгарда Тупикс была очаровательной белокурой дочкой Хайрема Тупикса – пусть бедного, зато честного фермера-самогонщика из Хряктона, штат Вермонт. Вообще, полное ее имя звучало как Этилла Эрменгарда Тупикс, но папаша уговорил ее поступиться одной третьей состава – после того, как приняли восемнадцатую поправку[27]

. Уж слишком «Этилла» напоминало ему об этиловом спирте, видите ли, – о том самом заветном C₂H₅OH (однако же замечу, что в его собственной продукции преобладала обычная одноатомная отрава CH₃OH – то есть метил). Эрменгарда утверждала, что ей минуло шестнадцать весен, отметая как ересь упреки в том, что выглядит-то она на все тридцать. У нее были большие черные глаза, образцовый римский профиль, светлые волосы (которые никогда не темнели у корней, если только в местной аптеке не заканчивались запасы четырехпроцентной перекиси водорода) и великолепная, пусть и явно непатрицианская, фигура. Росту в ней было сто шестьдесят четыре целых и три десятых сантиметра, весу – чуть больше пятидесяти двух килограммов (на весах своего отца – и примерно столько же на более честных). Сельские пьянчуги ее почитали как свою богиню – не в последнюю очередь за дело ее отца и самогон, текущий рекой с его фермы.

За руку и сердце девицы боролись два самых пылких ее поклонника. Первый, сквайр Твердман, счастливый обладатель закладной на родительский дом Эрменгарды, был хоть и обеспечен, но уже немолод. Темноволосый и красивый какой-то жестокой красотой, сквайр часто разъезжал по округе верхом и носил с собою плетку. Он довольно давно добивался благосклонности сиятельной Эрменгарды, но ныне его пыл уподобился самой настоящей лихорадке, ибо он узнал тайну, более неизвестную никому, – под фермой Тупиксов пролегло настоящее месторождение золота!

– Итак, – поклялся сквайр сам себе, – я завоюю деву раньше, чем ее родитель узнает о нежданном богатстве, и значительно приумножу свое состояние! – И он стал захаживать в гости к Тупиксам дважды в неделю, а не единожды, как прежде.

Но, на горе злым чаяниям негодяя, сквайр Твердман был не единственным воздыхателем белокурой красавицы! Жил-поживал близ деревни красавчик Джек Храбри, чья рыжина так пленила прелестную Эрменгарду, еще когда они вместе учились в приходской школе. Джек долго не решался заявить о своих страстях, но однажды, прогуливаясь с Эрменгардой по затененной тропинке возле старой мельницы, он наконец набрался смелости и высказал то, что было у него на сердце.