Слушая, я постепенно осознал одно обстоятельство, которое раньше озадачивало меня только подсознательно. Ни разу мое зрение не различало каких-либо определенных объектов на зеленом лугу – он казался мне однородной массой яркой зелени. Ныне же я осознал, что течение пронесет мой островок в непосредственной близости от луга и даст возможность получше разглядеть сей загадочный участок суши и певцов на нем – осознал с любопытством, но не без опаски.
Кусочки дерна продолжали отрываться от диковинного постамента, держащего мой вес на плаву, но я не волновался о том более, ибо чувствовал, что мне не суждено умереть здесь вместе с телом (или миражом тела), которым я, казалось, обладал. Все окружающее меня, включая жизнь и смерть, – лишь иллюзия; я не сомневался в том, что переступил границу мира облеченных в смертную плоть существ, обретя беспрецедентную свободу и обособленность. О своем местонахождении я ничего не знал – разве что чувствовал, что не могу находиться на Земле – планете, когда-то столь знакомой мне. Мои ощущения, если не брать в расчет подспудный испуг, были ощущениями путешественника, сделавшего самый первый шаг в бесконечном приключении, полном открытий. На мгновение я подумал о землях и людях, которых оставил позади, и о странных способах, с помощью которых мог бы когда-нибудь рассказать им о себе – даже если я, возможно, никогда не вернусь.
Теперь я плыл совсем рядом с зеленым лугом, и голоса певцов были ясны и отчетливы – но, зная много языков, я не мог до конца истолковать слова песни. Они действительно были мне знакомы, как я тонко чувствовал, находясь на большем расстоянии, но, кроме ощущения смутного и пугающего воспоминания, я ничего не мог понять в них. Самое необыкновенное качество в голосах – качество, которое я не могу описать, – одновременно пугало и очаровывало меня. Теперь взгляду были доступны новые черты помимо густой и вездесущей зелени – скалы во мху, разросшиеся до небывалых величин кустарники и некие гораздо менее определенные формы огромных размеров, которые будто бы двигались – или лишь трепетали – среди всех тех зарослей. Пение, источник которого мне так хотелось увидеть, достигало пика громкости там, где эти фигуры были наиболее многочисленны и наиболее энергично мельтешили.
А затем, когда мой остров приблизился, а шум далекого водопада стал громче, я ясно увидел источник пения – и в один ужасный миг вспомнил все. О таких вещах я не могу,
[
Полярная звезда
Всеверное окно моей палаты несет сверхъестественный свет жуткое недреманное око – Полярная звезда. В мучительно растянутые часы адской темени сияет она на небосводе, и осенними ночами, наполненными воем северных ветров, клянущих все на свете, да шепотом иссохших краснолистных древ на болоте, наблюдаю я за ней из окна. Время идет, улыбается рогатый месяц, Кассиопея медленно клонится вниз, а Большая Медведица только-только покидает свою дымную берлогу на повозке; перед тем как начнет светать, багровый Арктур подмигнет невысокому кладбищенскому холму, а мерцающие Волосы Вероники укроют небо на востоке таинственной завесью. Но есть во всем этом пейзаже та, которая ни за что не покинет своего места, – Полярная звезда. Насмешливо взирает она на меня, и в ее коварном взгляде мне чудится желание поделиться каким-то странным знанием… но потом я понимаю – если знанием тем она некогда и обладала, то ныне остался от него лишь намек.
Только в облачную погоду мне дарована возможность забыться во сне. Прекрасно помню ту ночь, когда сети Авроры Бореалис простерлись над болотом, и дьявольские изумруды, вплетенные в них, горели умопомрачительным огнем. Вослед за ними нагрянул облачный фронт, и я уснул.