Ночной океан

Корчи доктора вспыхнули с новой силой, и Долтон, бессильно наблюдавший за ними, с грустью понял, что не может сейчас даже в полной мере пожалеть умирающего. Насколько рассказ Альфреда был вздором, а насколько – кошмарной истиной, он не мог для себя решить. Но, во всяком случае, он, знающий теперь, что лихорадка не заразна, без страха посадил Клэрендона в кресло и тихо осведомился, что может для него сделать. Но делать было уже нечего. Альфред шепотом просил извинить его за все нанесенные оскорбления и доверил свою сестру заботам друга.

– Береги ее, – выговорил он одышливо. – Она заслуживает спокойной жизни. Так долго потакать маньяку… сделай что-нибудь, Джеймс… сделай так, чтобы она не узнала… слишком много.

Голос его сошел на нет. Служанка уже спала, и Долтон по лестнице поднялся в комнату Георгины. Она держалась хорошо, но лик ее был бледен. Крики Альфреда напугали ее, но Джеймсу она поверила до конца – даже после того, как он указал ей на фигуру, лежавшую без сознания в кресле, и попросил возвратиться в свою комнату и не беспокоиться, какие бы звуки она ни услышала. Долтону не хотелось, чтобы смерть брата – несомненно, не из легких, – настала у нее на глазах. Он попросил ее поцеловать Альфреда на прощанье, покуда он еще покоился бесшумно и недвижимо, совсем как тот хрупкий юноша, каким был в годы счастливого детства.

Таким она и оставила его – странного, одержимого, опередившего время гения, которому она так долго была преданна; и образ, оставшийся в ее сердце, был незапятнан и люб.

Долтону же до конца жизни пришлось хранить куда более мрачные воспоминания. Затянувшееся ночное бдение над судорожно бьющимся и бессвязно кричащим безумцем оставило на нем неизгладимый отпечаток. О том, что услышано было из воспаленных уст умирающего, он не осмелился бы поведать даже самому близкому – или даже безнадежно несведущему – человеку. Долтон еще долго потом благодарил Всевышнего за невежество в определенных научных областях, сделавшее почти все откровения доктора таинственными и лишенными для разумения губернатора смысла.

Под утро Клэрендон пришел на краткий миг в себя и быстро заговорил:

– Джеймс, я не сказал тебе, как распорядиться всем тем, что после меня останется. Вымарай все греческие записи и отошли мою тетрадь Миллеру. Шли и все прочие заметки, какие только сможешь отыскать. Он видный специалист, и его статья тому подтверждение. Твой друг в клубе сказал правду. Но все, что содержится в клинике, необходимо истребить. Все без исключения, живое ли, мертвое. Великое поветрие дремлет в стоящих на полках пробирках. Все нужно предать огню! Если хоть гран уцелеет, Сюрама этим воспользуется. Ему также надлежит сгореть в том огне! Нельзя оставлять ему ни единого шанса! Убийством это не будет – Сюрама не человек. Тебя воспитывали в почтении к религии, так вспомни же священные тексты – «ворожея не оставляй в живых», так ведь там говорится? Огненная кара – вот чего он заслуживает. Только от огня он смертен… так и предай огню эту нечисть, с которой я имел неосторожность спутаться!

Доктор Клэрендон приподнялся в кресле, его голос сорвался на хрип. Следующий же приступ поверг его обратно, загоняя в глубокий обморок. Джеймс Долтон устроил Альфреда поудобнее в кресле и укутал шерстяным одеялом. Не могут ли его слова быть преувеличением? Плодом переутомления, нервного срыва? Быть может, старый добрый доктор Макнил сможет исцелить его? Борясь с усталостью, губернатор мерил напряженными шагами комнату. Но волнения ночи поистине стали испытанием для его душевных сил. Намереваясь минутно перевести дух, он опустился во второе кресло у стола – и вскорости забылся в глубоком сне.

…Долтон вскочил с кресла – в глаза бил слепящий свет. Секундная мысль о том, что настало утро, пришла ему в голову – но до утра, как он почти сразу понял, было еще далеко. Потерев слипавшиеся глаза, он увидел, откуда исходил яркий свет.

Клиника пылала. Сделанные из прочных досок стены строения уже не сдерживали пробивающееся сквозь них наружу с гулом и треском мощное пламя. То была кара огненная, коей так желал Клэрендон, и Джеймс Долтон подумал, что какое-то необыкновенное горючее вещество обязано было содействовать этому пожару – во всяком случае, обыкновенная сосна или красное дерево не могли так пылать.

Убедившись, что друга нет в кресле, губернатор, обуреваемый дурным предчувствием, отправился на поиски Георгины. Они почти сразу же повстречались с ней в холле – ее тоже разбудило зарево огня.

– В клинике пожар! – воскликнула она. – Где Альфред?

– Он скрылся, пока я спал! – ответил Долтон, протягивая к ней руки.

Отведя ее в комнату, он пообещал немедленно отправиться на поиски Альфреда, но Георгина, качнув головой, притянула его к себе.

– Мне кажется, он мертв, Джеймс. С осознанием краха… и взятого на себя греха… он не смог бы жить. Я слышала, как он ссорился с Сюрамой, и знаю, какие преступления тут вершились… он мой брат, но так будет лучше.