Ночной океан

Замакона был зачарован рассказом индейца и решил следовать за ним к провалу на дне каньона. В легенды о подземных властителях он не верил, ибо весь опыт экспедиции, пустившейся на поиски индейских мифов, обернулся разочарованием. Однако Замакона сразу почувствовал, что какие-то неизведанные тайны могут скрываться в темном жерле провала. Поначалу он пытался убедить Рьяного Бизона поведать про все Коронадо, обещая защиту от генеральского гнева, но позже счел, что будет лучше, если он выдвинется туда в одиночку. Чем меньше участников предприятия, тем бóльшие богатство и слава выпадут на его долю. В случае успеха он может превзойти самого Коронадо и стать в Новой Испании фигурой более влиятельной, чем даже вице-король дон Антонио де Мендоса.

7 октября 1541 года, ближе к полуночи, Замакона выскользнул из испанского лагеря близ деревушки, чтобы встретиться с Рьяным Бизоном и начать долгое путешествие к югу. Желая по возможности облегчить снаряжение, он не надел обычного тяжелого шлема и панциря. О подробностях путешествия в рукописи почти не сообщается, хотя днем прибытия к Большому Каньону Замакона помечает 13 октября. Спуск по густо заросшему склону не отнял много времени, и, несмотря на то что в полумраке низины ущелья индеец с трудом отыскивал знакомые приметы, дверь была наконец найдена.

Небольшое отверстие в скале окаймляли монолитные блоки песчаника с полустертыми глифами и рисунками; рядом лежали переломленные посредине останки каменных створок. Высота входа равнялась примерно семи футам, ширина не превосходила четырех. В плитах упавших створок на месте источенных ржавчиной петель и запоров виднелись сквозные отверстия.

При виде чернеющего провала Рьяный Бизон торопливо сбросил с плеч свою ношу; казалось, он был испуган. Он снабдил Замакону запасом смолистых факелов и провизией и честно проводил его до цели, однако никак не желал разделить приключение, что лежало впереди. Замакона отдал индейцу груду безделушек, специально захваченных для подобного случая, и взял с него слово вернуться к каньону через месяц, чтобы провести через равнину Песос. Выступ скалы над их головами был избран местом встречи; тот, кто придет первым, должен был разбить лагерь и дожидаться партнера.

В рукописи Замакона выражает завистливое восхищение выдержкой и верностью индейцев; сам испанец так и не выполнил этого соглашения. В последний момент Рьяный Бизон пытался отговорить его от рискованного предприятия, но вскоре понял тщетность своих попыток и сдержанно распрощался. Прежде чем зажечь первый факел и углубиться в зияющее жерло, испанец проводил взглядом гибкую фигуру индейца, спешно и, кажется, с облегчением взбирающегося по склону между деревьями. Последняя нить, связывавшая Замакону с миром, оборвалась, хотя в тот день он еще не догадывался, что больше никогда не увидит – в общепринятом смысле этого слова – другого человеческого существа.

Спускаясь в провал, Замакона не испытывал никаких дурных предчувствий. Коридор, чуть более высокий и широкий, чем входное отверстие, был выложен истертыми плитами; потолки и стены покрывали гротескные рисунки. Судя по описанию Замаконы, они имели отталкивающий вид; большая часть их воспроизводила чудовищные формы Йига и Ктулху. Ничего похожего испанец не встречал ни в одной части света, хотя, добавлял он, древняя архитектура Мексики наиболее близка к виденным орнаментам. Через несколько сот ярдов туннель резко пошел вниз; на пути стали попадаться обломки скалистых пород, опавших со стен. Коридор оказался лишь частично искусственного происхождения. Рисунков стало меньше, часто встречались совершенно необработанные стены.

За гигантским спуском, крутизна коего не раз угрожала падением и увечьем, туннель утратил упорядоченность как очертаний, так и направления. Временами он сужался до щели, сквозь которую едва можно было проползти, или понижался настолько, что приходилось передвигаться ползком или на четвереньках; напротив, в других местах стены раздвигались, образуя подземные залы или цепочку пещер. Было очевидно, что на этом протяжении прохода не касалась рука человека. Лишь одиночный завиток или иероглиф на стене указывал Замаконе, что он на верном пути.