Сара же в полной мере ощутила на себе результаты взлелеянной Виктором культуры – старый добрый эгоцентризм. Ей часто приходилось идти в лобовую атаку на тех, кто не понимал или не хотел понимать систему новых приоритетов. Проблема усугублялась тем, что ей было сложно рассказывать об этих приоритетах публично; в какой-то момент она до такой степени заваливала собеседников рациональными доводами, что те забывали, о чем именно изначально шел разговор.
Наконец, после одного из обедов с Брендой она придумала простой лозунг:
«Оуктон прежде всего. Аналитики прежде всего».
Это сработало, и многие наконец смогли ее понять. Тем не менее иногда Саре казалось, что она обречена вечно сражаться с людьми типа начальника лаборатории кинетики, которому не нравились общие приоритеты, потому что они противоречили
– Ваши приоритеты попросту неэффективны для
А когда этот человек, наделенный огромным упорством, но крайне ограниченным воображением, замолкал, в дело вступали скучные и упрямые технари:
– Я не вижу, в чем разница. Если нам все равно нужно это сделать… Скажем, я иду к центрифуге, так почему бы мне не сделать все задания, требующие использования центрифуги? А вы заставляете меня отойти от центрифуги и пойти к эластомеру.
Или:
– Я совсем забыл. Вам ведь нужны результаты сегодня?
И такие слова можно было услышать, скорее, от толковых людей. Люди с более узким кругозором – задававшие меньше вопросов – быстрее поняли, что им нужно делать.
Саре Швик всегда легко давалась органическая химия. Но химия человеческих отношений оказалась для нее куда более сложным делом. Она поняла одно: ей надлежит быть сильной и мягкой одновременно. Она не имела права быть бриллиантом – ей предстояло стать графитом.
В Оуктоне события развивались спокойнее. На стороне Мерфи Магуайера был опыт, причем связанный не только с самим заводом. Его заслугой стало налаживание успешной и бесперебойной работы несбалансированной системы с «Годзиллой» в качестве ограничения. Основная проблема эры, предшествовавшей Winner, – и вряд ли она была связана только с Мерфи – заключалась в том, что инерция стала основным препятствием для роста.
Как и предполагалось, у части работников возникло смятение и даже неудовольствие – им казалась двусмысленной вся ситуация, они не понимали, куда двигаться. На протяжении многих лет, в ходе первого срока Мерфи на посту руководителя завода, им постоянно говорили, что расписание «Годзиллы» – это нерушимая основа, вокруг которой вращается все остальное. Затем Курт и Уэйн сообщили им, что «Годзилла» имеет тот же статус, что и любое другое оборудование, и что скорость работы будет определяться линией M57. Теперь же им снова сказали, что «Годзилла» – центр вселенной.
– Черт, я-то думал, что нам уже не нужно бегать вокруг «Годзиллы». Они же сказали, что теперь она такая же, как все остальное. Почему эти менеджеры никак не могут определиться?
– Ти-Джей, просто делай то, что тебе говорят, вот и все. Даже если тебе не под силу это понять. Мы разгружаем «Годзиллу», загружаем «Годзиллу», снова разгружаем ее и снова наполняем. Так быстро, как это возможно. Внутрь, наружу, внутрь, наружу, быстро-быстро. Понятно?
– Даже слишком. Ладно, пусть будет по-твоему.
К автоклаву вернулась бригада, обслуживавшая его в прежние времена, в том числе и тот самый Ти-Джей. Вскоре эти ребята вспомнили все тонкости прежней игры. Время между выгрузкой и началом очередного цикла работы «Годзиллы» сократилось до считаных минут. Это сокращение означало, что «Годзилла» вместо одиннадцати процессов в день теперь могла делать двенадцать. А при умножении этого показателя на шесть или семь дней в неделю (каждая вторая суббота резервировалась для профилактики) получалось, что быстрая переналадка давала ежемесячно один дополнительный день для производства. С точки зрения годовых показателей, при условии сохранения значительного спроса и безостановочного производства, ускорение наладки означало примерно две дополнительные недели выпуска.
Одним из лучших последствий работы в Роквилле для Мерфи Магуайера было то, что он мог в любое время позвонить Саре Швик, и она всегда с радостью была готова общаться с ним. Прежде это было невозможно, так как Мерфи не смог установить личного контакта с Виктором. Если у него возникали особые или срочные требования, Виктор соглашался их удовлетворить только после звонка самого Дона. После отставки Дона этот единственный канал коммуникации исчез сам собой, вследствие чего большинство запросов со стороны Мерфи попросту игнорировались. Теперь же Мерфи мог решать любые вопросы в удобное для себя время.
– Да, друг мой, вот тебе мораль, – сказал однажды по этому поводу Мерфи, обращаясь к Джейро. – Никогда не стоит недооценивать силу атомных буйволиных какашек.