Новеллы и повести. Том 2

— Сынок, сынок, как ты меня мучаешь… — сказала мама, и ты видел, что она вот-вот заплачет.

Но ты заплакал раньше.

— Ты решила выйти за него замуж… Не думай, что я не понимаю. Только ты так и знай: если ты выйдешь за него замуж, я в тот же день убегу!

Ты плакал и злобно колотил подушку, а мама тоже расплакалась и кинулась тебя успокаивать и уговаривала тебя лечь и не раскрываться, потому что у тебя жар.

— Обещай мне, что ты не выйдешь за него замуж!

— Обещаю, только успокойся.

Ты успокоился в ее объятиях, даже заснул, а на другой день огромный пакет с лимонами куда-то исчез. Исчез и дядя Борис. Вернее, перестал приходить в дом. Он встречался с мамой где-то на стороне, и это была твоя маленькая победа, и тебе было приятно и б то же время стыдно, потому что ты добился этой победы с помощью шантажа.

Ты считал, что дядя Борис грабит тебя, но через много лет ты понял, что ты сам грабил свою мать, лишая ее единственного увлечения, единственной отрады в ее жизни, наполненной стуком машинки и заботами о тебе.

Ты понял это во время бомбежек, когда возвращался из казармы в отпуск, и все время, пока ты добирался до Софии, пересаживаясь с грузовика на грузовик или поджидая транспорта в снежной грязи на перекрестках, думал, как обрадуется мама, увидев тебя после стольких месяцев разлуки, и как ты победоносно вытащишь пакет с домашней колбасой, купленной у крестьян. А когда ты наконец добрался до вашей улицы и до вашего дома, ты увидел, что полдома нет. На месте маминой квартиры посреди искореженной арматуры зияла прокопченная дыра. Ты бегом взлетел по лестнице, словно хотел увидеть вблизи, так ли это все, как выглядит с улицы, но ваша квартира действительно исчезла, и на ее месте был только хаос бетонных глыб и почерневшего железа. И среди этого хаоса, там, в глубине, под треснувшей и нависшей бетонной плитой, лежала раздавленная швейная машина, странная и жуткая, превратившаяся из добродушного домашнего животного в искривленный и уже заржавевший скелет.

— Как раз над вами бомба-то разорвалась, — рассказывал сосед с нижнего этажа. — А твоя мать шила и не стала спускаться в убежище. Наверное, она даже не почувствовала смерти.

Ты стоял окаменев и бессмысленно всматривался в ржавый скелет машины.

— Куда вы ее перенесли?

— Куда ее было переносить? И переносить-то было нечего.

— Все-таки я должен был ее похоронить, — сказал ты сосредоточенно, хотя думал не об этом.

— Что бы ты хоронил? Нечего было хоронить. Почти ничего не осталось. А что осталось, пошло в общую могилу.

Ты не думал об этом. Старался не думать об этом. «Что осталось» — это не было твоей матерью. А ты хотел думать о маме, о той, о живой, но слышал только ее мягкий и тихий голос: «Сынок, как ты меня мучаешь».

Вот так обстоят дела с лимонами.

Человек в пижаме сидит на кровати у окна и задумчиво смотрит на улицу. Влажный ветер гонит по небу мягкие серые облака и дергает деревья за ветки, словно хочет тоже увести их с собой. Но деревья не хотят трогаться с места, они вырываются, и от этой возни весь парк выглядит хаосом качающихся ветвей и летящих облаков. В этом хаосе есть что-то веселое, что сулит перемену и весну, но Александров ненавидит хаос. Он вспоминает второй стих «Бытия», застрявший в голове с уроков закона божия:

«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и дух божий носился над водою».

Так было до человека. Пустота и беспорядок. И вся история человека есть борьба с этой пустотой и беспорядком, с враждебной неустроенностью и хаосом, есть поиски порядка и гармонии. Даже бог, которого человек создал по своему образу и подобию, был создан во имя порядка и гармонии. Даже самые страшные мгновения хаоса, до которых доходили люди — войны, междоусобицы и революции, — были лишь этапами борьбы за порядок.

Есть, разумеется, типы, которые любят говорить, будто в своем стремлении к гармонии человек только усугубляет беспорядок. Но это глупости. Хаос торжествовал не потому, что человек не в силах его преодолеть, а потому, что у хозяев было одно представление о порядке, а у рабов — другое. Но человек уже сумел во многих местах навести в своем доме порядок, и, когда хозяева исчезнут, этот порядок воцарится везде. Санитарка входит, осторожно ступая, чтобы не разлить полную до краев тарелку с супом.

— Не наливайте мне столько, — говорит человек в пижаме. — Все равно у меня нет аппетита.

— Будет аппетит, будет, — успокаивает его санитарка, пожилая женщина. — От кортансила всегда появляется аппетит.

Больной послушно принимается за суп, а рядом с первой тарелкой возникает мясо с пюре и компот. Санитарка выходит.

Человек в пижаме глотает горячий суп, стараясь не смотреть на другие тарелки. Когда видишь, сколько еще предстоит съесть, еда становится совершенно невыносимой. Лучше есть одно за одним и думать только об этом одном или о чем-нибудь совсем постороннем. Ешь суп и думай о борьбе человека с хаосом.