Новеллы и повести. Том 2

У него был вид глубоко огорченного, обманутого человека. Рыжий обернулся. Он иронически улыбался.

— Не скули, — сказал он. — Ты же сам их притащил. Но дело сделано. За три дня, что у нас остались, трудно найти других. К тому же эти без претензий, а с такими девчонками можно беды нажить.

— Ты прав, — просопел собеседник. — Верно, ничего не поделаешь.

Он схватил бокал, но тотчас же отдернул руку, словно обжегся.

— Сколько же можно ждать этого сосунка?

— Спокойно, — усмехнулся рыжий. — Такие дела надо делать без нервов. Вот он идет…

Нико пересек террасу и остановился перед незнакомцами.

— Прошу меня извинить, — улыбнулся он.

Рыжий вскочил и поправил стул, хотя тот стоял на месте.

— Прошу, садитесь! Какие там извинения. Это мы должны просить прощения за то, что побеспокоили девушку.

— Ничего, ей все равно пора домой.

— Кельнер! — крикнул рыжий. — Льду и еще одну рюмку.

Он сел на место, вздохнул и сказал, улыбаясь:

— Ну вот. Раз уж мы почти знакомы, то разрешите представиться. Велико Романов и Росен Пештерский, — он указал на усатого, который приподнялся со стула и слегка поклонился. — Артисты.

Официант поставил на стол лед и удалился. Рыжий положил в каждый бокал по кусочку и поднял свой.

— Будем здоровы! За приятное знакомство!

Они чокнулись. Нико отпил немного и запил огненный глоток водой. Он не мог сказать им, что не любит мастику и что сейчас у него вообще нет желания пить. Рыжий был очень любезен, а перед чрезмерной любезностью Нико всегда чувствовал себя неловким и совершенно беспомощным. На грубость можно ответить грубостью: причины твоего поведения лежат в поведении других. Любезность же обезоруживала его.

Он собирался спросить, в каком театре они играют, когда увидел руки смуглого. Они не были похожи на руки артиста. Они были грубые, с корявыми массивными ногтями, с покрытой черными точками кожей. Это скорее руки, делающие физическую работу. Тяжелые, невыразительные руки. Все в этом человеке было тяжелым и невыразительным, даже его большие черные глаза, которые могли бы казаться красивыми, если бы не их бычий взгляд. Крупные выступающие скулы и опущенные углы губ, подчеркнутых усиками.

Вопрос о театре, в котором они играют, было первое, что пришло в голову Нико, но теперь он промолчал. Подозрение, что его обманули, словно сковало его мысли и еще больше усилило неловкость. Черт его знает, чересчур уж любезны эти люди, а сверх всего говорят такое, чему трудно поверить. И нельзя проверить, правда это или нет! В сущности, это его мало интересует. Это имеет значение только сейчас, в данный момент, когда он сидит за их столиком.

— Мы здесь в первый раз, — сказал рыжий и улыбнулся. — Вы понимаете, никого не знаем. Приехали на машине, на «вартбурге». Путешествуем. Иное дело, когда есть знакомые. Вы понимаете?

Нико смотрел на руки смуглого. Что ж тут понимать? Может, этот человек, правда, артист, а его руки огрубели от возни с машиной. Но все-таки эти массивные ногти…

Рыжий говорил отрывисто, как бы с трудом подбирая слова. И в его улыбке сквозили скрытое смущение и неловкость, будто он извинялся за что-то. За что — неизвестно. Кто их знает, что это за люди. Чудаки какие-то…

— Верно. Человек должен иметь знакомых, — сказал Нико после того, как рыжий замолчал.

«Нет, они не артисты. Этот не может пяти слов связно сказать».

— Это точно, — отозвался смуглый, и усики на углах его рта зашевелились. — Мы были на пляже вчера, когда вы вытащили тех мальчишек. Еще немного — и они утонули бы, — закончил он.

— Волны, — сказал Нико и взглянул на море. Он почувствовал, что краснеет, а по груди у него ползли капельки пота.

— При чем тут волны? — махнул рукой смуглый. — Просто щенки… К тому же, как только люди видят, что кто-то тонет, сразу в сторону. Или глазеют. Мало кто хочет рисковать своей шкурой. Будем здоровы!

Нико тоже поднял бокал, хотя ему совсем не хотелось пить. Опять запил мастику глотком воды. И пить не хотелось, а пил. И не сиделось, а он все сидел. Сидел, словно загипнотизированный своей неловкостью, порожденной словами этих мужчин, их жестами, взглядами и улыбками. Казалось, весь воздух вокруг их стола был напоен этой неловкостью, а он не мог разорвать эту сеть, невидимую и бесплотную. Не мог встать и уйти. Эти люди ничем его не обидели. Они даже не просили его ни о чем. Просто хотели познакомиться, так как никого здесь не знают.

«Почему шкурой? Человек рискует жизнью. А жизнь — не шкура. Все было бы иначе, если б жизнь человека заключалась только в шкуре».