Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Еще один полковой командир 1-й армии, оказавшийся в поле зрения следствия в связи с контактами с С. Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым, – командир 16-го егерского полка Михаил Андреевич Габбе. Согласно письму М. М. Спиридова от 2 февраля, обращенному на имя императора, Бестужев-Рюмин поручил ему «непременно» принять в тайное общество полковника Габбе. Бестужев-Рюмин советовал «набирать сообщников» среди тех, кто имел «неудовольствия на правительство». Габбе казался ему весьма пригодным для этого: его брат был разжалован в солдаты. Спиридов, по его словам, не выполнил поручения Бестужева, хотя посетил место расположения полка Габбе в ноябре 1825 г.[488]

Н. Ф. Лисовский в показаниях от 14 февраля открыл, что 3 января к нему и П. Ф. Громнитскому в расположение Пензенского пехотного полка приехал А. И. Борисов, который объявил: «Общество наше открыто правительством чрез донос полковника Габбе (кажется, командир 16 егерского полка), ругая притом Бестужева, что он его принял. Он (Габбе. – П. И.) хотел скрыться, но Андреевич поехал догонять его… с намерением лишить его жизни…»[489]

. Еще раньше, в ответах на вопросные пункты от 9 февраля, об этом же свидетельствовал А. И. Тютчев: он показал, что данную информацию А. Борисов получил от И. И. Горбачевского. Спрошенный по этому вопросу лишь 9 мая, Андреевич показал, что цель его поездки была уведомить Муравьева-Апостола о том, что его разыскивают власти. Приехав в Васильков, на квартире Муравьева увидел офицеров Черниговского полка – членов Славянского общества. Они сказали Андреевичу, что «полковника Габбе надобно умертвить, дабы он не взял Муравьева». Андреевич признавал, что «может быть, в рассеянности… и объявил им на то мое согласие», но намерения убить Габбе не имел[490]. В связи с показаниями Спиридова, Лисовского и Тютчева о Габбе запрашивали других полковых командиров, входивших в Васильковскую управу: И. С. Повало-Швейковского, В. К. Тизенгаузена, а также Бестужева-Рюмина и С. Муравьева-Апостола (29 марта). Все они отрицали участие Габбе в тайном обществе[491]

. Вместе с тем, М. Муравьев-Апостол показал о принятии Габбе в Союз благоденствия М. А. Фонвизиным, но последний отрицал знакомство с Габбе. В данном случае велика вероятность того, что автор показания перепутал по созвучию фамилий Габбе с П. Х. Граббе, действительно принятым Фонвизиным. Следствие, приняв к сведению полученные показания, а также отрицание участия Габбе в тайном обществе со стороны С. Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина и других «главных членов», оставило его без внимания[492]. Однако, согласно мемуарам Горбачевского, Габбе был прямо назван среди членов Южного общества, объявленных Бестужевым-Рюминым собравшимся на объединительном совещании в Лещинском лагере[493]

. Неожиданные данные открывают источники, современные событиям. Согласно донесению полковника Чеботарева генерал-лейтенанту Гогелю от 27 января 1826 г., сохранившемуся в бумагах последнего, обнаруживается близость Габбе к С. Муравьеву-Апостолу. Чеботарев вскоре после разгрома выступления Черниговского полка лично встречался с Габбе, говорил с ним и, как выяснилось из разговора, Габбе был «знаком с Сергеем Муравьевым-Апостолом, приезжал в Лещин к нему и слышал разговоры против правительства»[494]. Как видим, среди членов тайного общества была распространена информация о приеме Габбе, мемуарные источники подтверждают участие полковника в декабристском обществе. Современный событиям документ – донесение Чеботарева – обнаруживает непосредственные контакты Габбе с лидерами мятежа во время Лещинского лагеря. Все эти данные заставляют усомниться в показаниях «главных членов», категорически отрицавших участие Габбе в делах тайного общества.

Полковые командиры представляли в глазах руководителей декабристской конспирации единственную серьезную опору военного мятежа, за каждым из них стояла реальная сила – воинское подразделение, готовое последовать по приказу командира в любом направлении[495]. Поэтому привлечение их в тайное общество было необходимым компонентом деятельности по расширению влияния и подготовки планируемого в перспективе выступления. В особенности эта сторона конспиративной активности выходила на первый план для руководителей Васильковской управы, лелеявших планы испанского сценария «военной революции». Обнаружение на следствии всех офицеров в высоких чинах, которые оказались в поле влияния тайного общества или были формально приняты в ряды членов, открывало возможность вскрытия наиболее опасных элементов плана «военной революции», расширяло круг обвиняемых и, безусловно, отягощало «вину» подследственных[496].