Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Показание Пестеля поражает общим характером и противоречивостью формулировок «причастности» Менгдена. Генерал признается «способным» принадлежать к обществу на правах единомышленника, его «можно за члена почитать» (значит, его считали членом?), но руководитель Южного общества отказывался подтвердить его формальное («точное») членство. При этом Пестель не называл свидетелей – тех, кто был непосредственно связан с Менгденом. В то же время Волконский, со слов Пестеля, безоговорочно утверждал формальную принадлежность генерала к Южному обществу. Трудно однозначно интерпретировать данную ситуацию: возможно, имела место ошибка памяти со стороны Волконского, однако гораздо более вероятно, что Пестель осторожно «ослаблял» значение показания Волконского, стремился представить участие Менгдена в конспиративном союзе в максимально «щадящих» тонах, выгородить своего товарища. Оба показанных Волконским, помимо Менгдена, лица: П. М. Леман и Е. А. Канчиялов, действительно были приняты в Южное общество. Интересна указанная Волконским хронологическая привязка сообщения о членстве Менгдена – 1822 г., время, когда недавно образованное общество на юге делало свои первые шаги, когда в него вступали первые новые члены (среди них был и Волконский). Возможно, Пестель не был заинтересован в «открытии» всех присоединенных им в начале существования Южного общества участников.

Не во всех случаях уличающая информация, не подтвердившаяся в ходе следствия, содержала прямые указания на членство в тайном обществе. Полковник гвардейского Генерального штаба, служивший обер-квартирмейстером 4-го пехотного корпуса (соседнего с 3-м корпусом, в состав которого входил Черниговский полк), Павел Яковлевич Ренненкампф

был назван в качестве лица, причастного к выступлению черниговцев, во время следствия в 1-й армии, в показаниях разжалованного из штабс-капитанов рядового-черниговца Д. Грохольского от 8 апреля 1826 г. О связях лидеров мятежа с Ренненкампфом стало известно ранее из донесения капитана Сотникова (специального агента, посланного руководством 1-й армии для выяснения обстоятельств восстания) из Киева от 2 января 1826 г.: «Подполковник Муравьев за несколько дней до возмущения был в Киеве и старался внушить свои правила… полковнику Ренненкампфу, но оный отклонил его предложение. Также внушал подобное квартирмейстерским офицерам, при штабе 4 пех[отного] кор[пуса] находящимся, но и сии поступили подобно Ренненкампфу. После сего Муравьев, сказав, что он будет опять чрез пять дней в Киеве, уехал. О всем сем рассказывал мне сам Ренненкампф»[533]

. Весьма любопытным обстоятельством является поступление этой информации от самого Ренненкампфа, который старательно обращал внимание правительственного агента на свой принципиальный отказ от содействия С. Муравьеву-Апостолу. Очевидно, полковник хотел подстраховать себя на случай появления обвиняющей информации при неминуемом, как он понимал, расследовании событий восстания Черниговского полка. Подозрения, возникавшие при ответе на вопрос, почему именно к нему обратился Муравьев-Апостол, Ренненкампф надеялся лишить силы сообщением о своем решительном отказе от предложения руководителя мятежа – отказе, который подразумевал полное несогласие с «правилами» лидера восстания. Вместе с тем, открывая этот эпизод, Ренненкампф рисковал попасть под ответственность за «недонесение» о замыслах мятежа, которые стали ему известны еще до начала восстания.

Согласно упомянутому свидетельству Грохольского, 25 декабря 1825 г., после того как было получено известие о разгроме выступления 14 декабря, С. Муравьев-Апостол послал Бестужеву-Рюмину письмо, в котором просил его «как можно поспешнее» отправиться в Киев к Ренненкампфу[534]

. Однако письмо это не дошло до адресата: на квартире Муравьева-Апостола, ввиду отсутствия Бестужева-Рюмина, его распечатали офицеры – участники заговора. В присутствии автора показания Грохольского, других членов тайного общества и будущих участников военного выступления черниговцев (В. Н. Соловьев, И. И. Сухинов, А. Д. Кузьмин, В. Н. Петин, А. С. Войнилович, Ф. М. Башмаков), М. А. Щепилло зачитал его содержание. Кроме просьбы отправиться в Киев, в письме сообщалось о происшествии 14 декабря, упоминались имена Трубецкого и Якубовича, говорилось о смерти М. А. Милорадовича и, очевидно, об «открытии» тайного общества правительством. О дальнейшей судьбе письма Грохольский ничего не знал. По его словам, цель поездки к Ренненкампфу в письме не открывалась[535]. Эта цель, очевидно, могла состоять в привлечении офицера корпусного штаба к осуществлению задуманного Муравьевым-Апостолом плана действий заговорщиков в случае начала арестов членов тайного общества.