Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

С. Муравьев-Апостол, если он действительно получил отказ, вполне мог сообщить об этом в своих показаниях, чтобы окончательно доказать невиновность офицера. Но он отверг сам факт этого разговора: ведь последний был ярким свидетельством тому, что руководители мятежа рассчитывали на содействие штаба 4-го корпуса, а это открывало широкие возможности для нового расследования и обвинения. Очевидно, он хотел не столько выгородить Ренненкампфа (хотя такие мотивы полностью нельзя сбросить со счетов), сколько скрыть свои расчеты на поддержку мятежа со стороны ряда высших военных руководителей, офицеров в высоких чинах (и это ему удалось), а кроме того, имевшие место организационные усилия заговорщиков по подготовке «военной революции» в частях 1-й армии.

Очевидно, расчеты на содействие полковника Ренненкампфа представляли важное звено в той цепи конкретных договоренностей, которая постепенно формировалась в течение 1824–1825 гг. и которая почти целиком осталась укрытой от следователей. И эти договоренности шли рука об руку с процессом вербовки в ряды декабристской конспирации новых членов из числа влиятельных офицеров, не все из которых были обнаружены на следствии.

Начальник штаба 1-й армии К. Ф. Толь, который курировал расследование в Могилеве, пришел к выводу, который прямо перекликается с нашими наблюдениями: «Полагаю я, что подозрение на Ренненкампфа… основательно относительно… принадлежности его к тайному обществу, ибо общество сие, наблюдавшее столь большую осторожность в вербовке своих членов, и в коем Муравьев был одним из главных, конечно, не побудило бы сего последнего делать формальные предложения в столь важном предприятии человеку, к обществу вовсе не принадлежащему» [545]

. Выводы опытного штабного офицера Толя представляются существенно важными и логически вытекающими из полученных данных: предложение участвовать в мятеже с обозначением цели тайного общества, прозвучавшее из уст Муравьева-Апостола, могло быть сделано только лицу, на которого рассчитывали как на единомышленника. Даже сверхосторожные показания лидеров мятежа содержат указание на то, что они имели намерение принять Ренненкампфа, но от ответа на вопрос, был ли он принят, авторы показаний по существу уклонились. Освобождение Ренненкампфа от наказания и признание его невиновным привели к тому, что содержавшиеся в показаниях ряда ведущих лиц заговора существенно важные обстоятельства, а также противоречия между их показаниями и ответами Ренненкампфа на следствии остались в тени внимания историков. В итоге, решение следствия стало основанием для выведения этого лица из числа даже вероятных участников тайного общества[546].

Случаи обвиняющих показаний, сочтенных на следственном процессе недоказанными, обнаруживаются при обращении к показаниям и членов Северного общества. Одним из таких случаев является расследование в отношении подпоручика 1-й гвардейской артиллерийской бригады Александра Михайловича Голицына, старшего брата осужденного по приговору Верховного уголовного суда В. М. Голицына. В ответах на вопросные пункты от 12 января 1826 г. Ф. В. Вольский свидетельствовал о том, что в конце декабря 1823 г. он принял в тайное общество офицера гвардейской артиллерии Голицына. Вольский подчеркивал, что его собственное участие в тайном обществе ограничилось только тем, что он осуществил прием Голицына[547]

. Показания Вольского обратили на себя внимание Комитета и зачитывались на заседании 13 января. На рукописи показаний сохранилась помета помощника делопроизводителя Комитета В. Ф. Адлерберга: «NB. О названном… членом общества князе Александре Михайловиче Голицыне (офиц[ере] из гвард[ейской] арт[иллерии]), принятом в общество Вольским, сообщено его императорскому] выс[очеству] Мих[аилу] Пав[ловичу]»[548]. Это означало, что после прямого недвусмысленного показания было отдано распоряжение о привлечении Голицына к расследованию.