Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

К числу этих черт и характеристик нужно отнести: а) противоречия в показаниях, колебания в занятой позиции полного отрицания; б) беспокойство перед очной ставкой с основным свидетелем; в) добровольное объявление следствию, почему заговорщики считали его «своим»; г) промелькнувшую мысль о более серьезном «признании» [669]

; д) страх перед новыми обвинениями; е) опасение серьезного наказания, которое не соответствовало открытой в показаниях и выявленной следствием информации; ж) неуверенность в полном официальном оправдании; з) убежденность в новом аресте (уже после состоявшегося освобождения).

Ожидание серьезных и конкретных обвинений со стороны следствия и свидетелей, которое обнаруживается при анализе мемуарного «Рассказа» Зубкова, говорит о многом. И, прежде всего, о наличии предмета умолчания, скрытого от официального расследования. Почти с полной уверенностью можно утверждать: в ходе следствия Зубков сомневался в том, что избранная им линия защиты принесет оправдание, что она выдержит новые обвинения. Если Зубков был уверен в своей полной непричастности к тайным обществам, в полноте и откровенности своих показаний, то почему он опасался новых обвинительных данных и нового ареста, почему боялся грозящего ему серьезного наказания (не за «запирательство» ли?)? Ответить на этот вопрос можно дать, только предположив, что часть информации о контактах Зубкова с декабристским обществом была им скрыта в показаниях и в оправдательном мемуарном «Рассказе».

В этой связи интересно отметить следующее: Зубков уверял в своем «Рассказе», что он «не был виновнее» Данзаса, и хотел знать о том, что случилось с Данзасом: «Если бы я знал, в каком он положении, то ждал бы того же и для себя…». Поэтому он интересовался участью друга даже у посещавшего его в крепости офицера. Между тем, как уже говорилось, Данзас признался, что слышал о существовании тайного общества с целью «изменения» правительства, хотя сам в него не вступал. Если это действительно так, то подобные связи с заговорщиками, по-видимому, имелись у Зубкова. На следствии ему удалось почти полностью умолчать о политическом характере «бесед» и контактов с Пущиным и другими, тогда как Данзас не смог выдержать эту позицию до конца, поплатившись месячным арестом на гауптвахте. Таким образом, следует предположить, что и в случае Зубкова имела место та же степень причастности к декабристской конспирации: речь идет по крайней мере о знании существования тайного общества с целью изменения «образа правления», осведомленности о его политической цели. Думается, данное наблюдение может служить надежным основанием для вывода о том, что обоим освобожденным, равно как и основным свидетелям по их делам, удалось скрыть и некоторые другие факты и обстоятельства. Позиция же Пущина, отраженная в его показаниях, в немалой степени определялась давними дружескими отношениями с совоспитанником по Лицею Данзасом и Зубковым.

Прямого и однозначного ответа на вопрос о членстве Зубкова и Данзаса в Московском отделении Северного общества получено не было, и вряд ли этот вопрос можно решить окончательно при настоящем состоянии источников. И Зубков, и Данзас демонстрировали на следствии полную откровенность, подробно рассказывая о своих встречах с арестованными товарищами, сообщая о мелких деталях разговоров с ними и создавая таким образом впечатление исчерпывающей полноты показаний и полной искренности. Оба требовали очных ставок с обвинителями, показывая уверенность в своей невиновности (заметим, что этого требовали и многие лица, впоследствии признанные виновными). Вместе с тем следует констатировать: из всей совокупности данных видно, что оба оправданных лица знали о существовании общества с благотворительной и политической целью во главе с Пущиным, вели разговоры на актуальные политические и острые общественные темы с его известными участниками. Дело, таким образом, не ограничивалось «короткими связями» по службе и дружбой с несколькими «из самых ревностных» членов тайных обществ[670]. Необходимо указать и на то, что Зубков и Данзас более всего контактировали с участниками «Практического союза», как это видно из их собственных показаний, мемуарного «Рассказа» Зубкова и показаний свидетелей. Учитывая сравнительную «умеренность» целей «Практического союза», его слабую организационную оформленность (фактически – кружок близких товарищей, поставивших перед собой благотворительные и «нравственные» цели), можно считать Зубкова и Данзаса если не формальными его членами, то участниками собраний союза. Несомненно также, что оба входили в тесный дружеский кружок, группировавшийся вокруг Пущина, являлись его единомышленниками, разделяя основные мнения лидера, и, тем самым, входили в ближайшее окружение одного из руководителей Северного общества.