Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

«Невиновность», при внимательном анализе показаний Зубкова и свидетелей по его «делу», а также мемуарного «Рассказа», ставится в значительной степени под сомнение, так как вступает в противоречие с целым рядом обстоятельств и весомым количеством косвенных данных. Во-первых, это многолетние тесные связи Зубкова с московскими конспираторами, что удостоверено показаниями Оболенского, Штейнгейля, Данзаса, Кашкина; об этом же говорит факт совместного обучения Зубкова с многими будущими участниками конспирации в Училище колонновожатых (в т. ч. с Павлом Колошиным и др.), предопределивший их давнее знакомство[666]

; сюда же следует отнести отраженную в показаниях и «Рассказе» Зубкова его многолетнюю дружбу с активными участниками московской управы Северного общества (Пущиным, Кашкиным, Колошиным), постоянный контакт с товарищами по службе при Московском генерал-губернаторе и в Московском надворном суде. Во-вторых, это занятия «политическими науками», отнесенные Зубковым ко времени после возвращения из-за границы, – интерес, сближавший его с участниками декабристской конспирации. Питаемое им «восхищение» французскими судами присяжных и конституционными учреждениями делало его единомышленником декабристов. В-третьих, серьезное значение имеет факт сделанного Зубкову предложения вступить, очевидно, в Союз благоденствия, которое было им отвергнуто, по собственному утверждению; это указание подозреваемого осталось непроверенным. В-четвертых, особый интерес представляет упомянутое показание Кашкина о прочтении письма Пущина к С. Семенову (в нем сообщалось о подготовке выступления 14 декабря) в доме Зубкова, в его присутствии. Этому свидетельству на следствии не было придано должного значения: факт осведомленности Зубкова о готовящемся мятеже в Петербурге, видимо, остался вне сферы внимания следствия, между тем, его трудно переоценить: при Зубкове можно было говорить о самом сокровенном, не опасаясь распространения конспиративной информации. Это показывает как тесные отношения Зубкова с видными деятелями декабристского общества, так и близость его «образа мыслей» московским конспираторам, если не полное единство их взглядов. Очевидно, посвященность Зубкова в дела тайной организации, доверие к нему были столь серьезными, что при нем не скрывали самых важных вопросов, к которым безусловно относился предмет письма Пущина. Подобный уровень доверия соответствует, как правило, формальному членству (хотя бы первой ступени членства). Примечательно, что в своем мемуарном «Рассказе» Зубков придает особое значение аресту Кашкина: по словам Зубкова, когда он узнал об этом, стало ясно, что и ему самому не удастся избежать привлечения к следствию. Зубков объяснял это тем, что Кашкин был «связан со многими серьезно замешанными лицами»; при этом «Рассказ» содержит неоднократно повторяемые уверения Кашкина, «что не принадлежит ни к какому тайному обществу» (однако на следствии вскрылось обратное: оказалось, что Кашкин участвовал и в Союзе благоденствия, и в Московской управе Северного общества, входил он и в «Практический союз»

[667]

).

Важно отметить, что мемуарный «Рассказ» Зубкова создавался в целях самореабилитации: автор неоднократно заявляет о своей невиновности, уделяет внимание опровержению «слухов» и подозрений о его формальной принадлежности к тайному обществу[668]. И в показаниях, и в «Рассказе» он стремится представить себя исключительно другом и сослуживцем арестованных, оставшимся при этом вне конспиративных связей. Между тем, в показаниях Зубкова и в «Рассказе» обнаруживается немало оговорок и указаний, заставляющих сомневаться в правдивости избранной им на следствии основной линии защиты. 1) Обращает на себя внимание интерес Зубкова к политическим вопросам, отвергаемый в показаниях, но вытекающий из их существа. Этот интерес влек за собой занятия политэкономией, юриспруденцией, историей, статистикой, обостренное внимание к современным политическим проблемам. Отсюда с неизбежностью вытекает наличие «политических разговоров» с известными членами тайных обществ, составлявшими близкое окружение Зубкова. Следовательно, отрицание Зубковым разговоров политического характера с арестованными не находит подтверждения в его же собственных показаниях, вступает с ними в противоречие. 2) Не менее существенны постоянные встречи Зубкова с участниками тайных обществ, тесное дружеское общение с ними на протяжении многих лет, фиксируемое в его показаниях. Из этого явствует откровенный, доверительный характер их взаимоотношений, что на фоне близости политических взглядов создает почву для вовлечения в ряды тайного общества. 3) Еще более важными являются черты и характеристики поведения Зубкова в период следствия, говорящие о колебаниях в правильности выбранной линии защиты, скрытых от следствия фактах и обстоятельствах, о которых можно судить, опираясь на замеченное выше противоречие в показаниях Зубкова.