Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Оценивая ситуацию, сложившуюся вокруг показаний об участии в Славянском обществе Ильинского, нужно обратить внимание на то, что контакты Ильинского с немногими членами Славянского общества, причем, по всей видимости, исключительно с поляками по национальности, их хронологическая привязка к ранней истории этого общества (1824 г.), – все это создавало возможности для отрицания членства Ильинского как со стороны руководства «славян», так и со стороны тех, кто контактировал с ним, но в условиях следствия не желал раскрывать содержание этих контактов. Окраинное положение, которое он занимал в организации, особые отношения руководства «славян» с отпрыском известного польского рода также способствовали складыванию благоприятной ситуации для снятия обвинения, выдвинутого против Ильинского. Вероятен последующий отход Ильинского от участия в конспиративной организации, задолго до ее присоединения к Южному обществу. Тем серьезнее нужно отнестись к прозвучавшим на следствии ясным и точным указаниям Бечаснова (вступившего в общество еще в 1823 г.; в силу этого его указание особенно важно) и откровенного на следствии Киреева, ссылавшегося на руководителя «славян» П. Борисова, – авторитетным свидетельствам, заставляющим подвергнуть сомнению отрицание своих контактов с Ильинским со стороны того же Борисова и польских участников Славянского общества (Жебровский, Выгодовский). Ведь указания Бечаснова и Киреева говорят о том, что информация о принадлежности Ильинского к тайной организации распространялась среди членов последней и позднее, ее источником были руководители Славянского общества. Уверенные показания этих членов общества заставляют предположить, что следствие поспешило со своим итоговым вердиктом в отношении Ильинского.

Любопытный «конфликт показаний» в русле рассматриваемой проблемы проявился на следственном процессе в случае офицеров Тамбовского пехотного полка. И. К. Ракуза, разжалованный из офицеров рядовой Черниговского полка, на допросах в военно-судной комиссии в Белой Церкви свидетельствовал о принадлежности к тайному обществу пятерых офицеров Тамбовского полка (Рихарда 1-го и Рихарда 2-го, Розена, Тшилинского, Унгерн-Штернберга). Вследствие его показаний офицеры были арестованы[696]

, а от некоторых членов Южного и Славянского обществ запрошены «справки». Бестужев-Рюмин отозвался полной неизвестностью об участии названных лиц в тайном обществе, «главные» члены Славянского общества также не знали их в качестве членов. Сами арестованные офицеры Тамбовского полка полностью отрицали свою принадлежность к тайному обществу. В результате на заседании 28 марта, после рассмотрения полученных ответов, Комитет положил считать их «очищенными… показаниями главных участников Южного и Славянского обществ»; было решено не считать их причастными к тайному обществу, о чем 8 апреля уведомили главнокомандующего 1-й армией Ф. В. Остен-Сакена[697]. Однако вскоре после этого в показаниях члена Славянского общества А. Ф. Фролова неожиданно появились данные о том, что после подавления восстания Черниговского полка, в момент начала арестов, еще один офицер Тамбовского полка, прапорщик

Александр Рихард 4-й выразил товарищу Фролова по Славянскому обществу, юнкеру Богославскому, свое удовлетворение тем обстоятельством, что офицер Черниговского полка А. Д. Кузьмин застрелился, поскольку он пригласил «их, человек шесть» (речь идет об офицерах Тамбовского полка. – П. И.),

в тайное общество. Эти данные вошли в «Алфавит» Боровкова[698].

Говоря о шести офицерах, Рихард, очевидно, имел в виду себя и своих товарищей по полку. Следует обратить внимание на точное совпадение данных двух свидетельств (Ракузы и Фролова): согласно показаниям Ракузы, офицеров, состоявших в тайном союзе, как раз было пятеро. О полученных показаниях Фролова уведомили Остен-Сакена, вследствие чего Рихард 4-й и Богославский были арестованы и допрошены в военно-судной комиссии при главной квартире 1-й армии в Могилеве. Рихард отверг показание Фролова, говоря, что он отзывался лишь о «низких» нравственных качествах покойного Кузьмина. Показание Фролова отверг и Богославский, который свидетельствовал, что Рихард выражал радость в связи со смертью Кузьмина потому, что он мог подвергнуть такой же участи других офицеров, в силу особенностей своей личности. На очной ставке Рихард согласился с вариантом Богославского, ссылаясь на склонность Кузьмина к обидам и возникавшую в этой связи, в случае его привлечения к допросам, опасность ложных показаний с его стороны, – которые Рихард квалифицировал как «оклеветание» невинных. Спрошенный в Петербурге повторно Фролов, однако, полностью утвердил свои показания без всякой отмены, настаивая на том, что речь шла именно об участии в тайном обществе. На сообщение об этом Остен-Сакен отвечал, что невинность офицеров Тамбовского полка уже доказана, они освобождены и обращены вновь на службу[699].