Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Таким образом, следствием в 1-й армии была всецело принята версия А. Рихарда 4-го и Богославского; показания Ракузы, получившего сведения о тайном обществе и заговоре «из первых рук», от офицеров Черниговского полка – в первую очередь, разумеется, от самого Кузьмина, – были сочтены опровергнутыми оправдательными показаниями самих офицеров. Свидетельство же Фролова также было формально опровергнуто показаниями свидетелей, на которых он ссылался (Богославским и А. Рихардом). Но в предложенных ими интерпретациях собственных слов заставляют усомниться: во-первых, явное противоречие между показаниями обоих, которое затем пришлось снимать на очной ставке; во-вторых, уверенное свидетельство Фролова, от которого он не отказался после предъявленных ему оправдательных показаний Богославского и Рихарда. Наконец, в-третьих, в пользу обоснованности показаний Ракузы и Фролова также свидетельствует полное совпадение содержащейся в них информации о принятии в общество группы офицеров.

Свидетельство Фролова нужно признать весьма достоверным. Особо отметим доверительный и откровенный характер контактов Фролова и Богославского. Как следует из показаний Фролова, в ноябре 1825 г. Богославский был прикомандирован к команде учебного батальона, в которой служил Фролов. Тогда же Богославский поделился с Фроловым сведениями о том, что Кузьмин предложил ему вступить в тайное общество, целью которого представил военный поход для захвата столицы и «издания законов». В январе 1826 г. Фролов и Богославский обсуждали начавшиеся многочисленные аресты офицеров 1-й армии, в основном членов Славянского общества, к которому оба принадлежали[700]

. Таким образом, конспиративные контакты Фролова и Богославского отмечены продолжительностью, постоянностью, доверительным характером, в силу чего показания Фролова, отсылающие к сообщению Богославского, приобретают особенную авторитетность. Осуществленное Кузьминым принятие Богославского в тайное общество дополнительно убеждает в достоверном характере показаний Фролова. Сама связь Богославского с А. Рихардом могла опираться на посредничество Кузьмина: ведь Рихард, как следовало из его слов, вместе с другими офицерами Тамбовского полка был приглашен в тайное общество именно Кузьминым.

Арестованные не позднее начала марта 1826 г., Богославский и Рихард имели перед этим достаточно времени для выработки общей линии защиты (что, однако, не уберегло их от противоречий в показаниях). Развернувшееся при штабе 1-й армии расследование к моменту ареста обоих офицеров обнаружило важнейшие пункты обвинения, главным из которых была принадлежность к тайному обществу. Юнкер Богославский, племянник начальника артиллерии 3-го пехотного корпуса, с одной стороны, был безусловно осведомлен о характере начатого расследования, с другой стороны, – имел покровителей в руководстве армии, которые могли оказать влияние на благоприятный исход расследования его причастности к тайному обществу и «обеспечить» полное доверие к его показаниям. Контакты с несколькими членами тайного общества, в свою очередь, могли способствовать значительному отягчению «вины» Богославского. Все это говорит в пользу того, что истинная степень причастности к тайному обществу ряда офицеров Тамбовского полка так и осталась непроясненной на следствии: никто из арестованных на юге не был заинтересован в открытии обстоятельств, из которых вытекало, что к «злоумышленникам» принадлежала еще целая группа офицеров, так как их собственная «вина» при этом значительно увеличивалась. Не исключено, что члены Славянского общества на петербургском следствии – те, кто знал о привлечении офицеров-тамбовцев, нашли излишним открытие новых имен, вовлеченных в деятельность общества накануне событий декабря 1825 г., которые легко могли избежать ответственности.

Показания Ракузы и Богославского находят подтверждение в других источниках, в частности – в известных «Записках» И. И. Горбачевского. В них сообщается о записке офицера Саратовского пехотного полка, члена Славянского общества И. Ф. Шимкова, которая была доставлена в дни выступления Черниговского полка М. М. Спиридову в ответ на его письмо-приглашение принять участие в выступлении. Записка Шимкова датируется приблизительно 4–5 января 1826 г. В ней, между прочим, говорилось: «…я ездил в Тамбовский полк и принял там пять ротных командиров, которые поклялись при первом случае соединиться с нашим полком и готовы содействовать нам со своими подчиненными»[701]

. Это свидетельство подкрепляет прозвучавшую на следствии, но неподтвержденную информацию о принятии офицеров-тамбовцев.

Следует отметить, что Саратовский полк, в котором служил Шимков, находился в ближайшем соседстве с Тамбовским и составлял вместе с ним 2-ю бригаду 8-й пехотной дивизии; контакты между офицерами полков вполне закономерны[702]. Как видим, вступление в конспиративную организацию офицеров Тамбовского полка не осталось тайной для руководства Славянского общества, вопреки линии на отрицание этой информации, проведенной в следственных показаниях.