— Во-первых, я просто не могу так поступить. Мятеж готовили сотни людей, я не могу их предать. Пусть лучше улетите вы, а с вами правда, чем мы с завязанными ртами. Во-вторых, живыми нас с Марса не отпустят всё равно, скорее перебьют вместе с вами, вы же слышали… Да я не уверен, если честно, что и вас-то отпустят.
— Отпустят,— возразил бородатый.— Если бы они хотели…
Но тут снова ожил коммуникатор:
— Что решили? — спросил губернатор.— У вас осталась одна минута.
— Сдаёмся! — крикнул «командир» и взглянул на бородатого: — Ты не передумал?
Тот покачал головой.
— Тогда отойдём. Стреляем на счёт «три». Режим поражения максимальный. Пока, ребята,— кивнул он нам, а «роже со шрамом» сказал: — Если получится, передай привет нашим. Сейчас посчитаешь нам.
— А может…— начал, было, я, но «командир» перебил:
— Не надо нас жалеть. Мы уже давно умерли.
Взяв по бластеру, они с бородатым отошли от нас на несколько шагов и встали друг против друга, прижавшись спинами к стенам тоннеля.
— Давай, считай,— скомандовал «командир».
— Раз.
Щёлкнули предохранители.
— Два.
Они направили стволы друг на друга.
— Три!
Короткая вспышка, звук, словно пламя вырвалось из огромной газовой горелки, и два обугленных тела повалились на пол.
— Что у вас там происходит?! — раздался встревоженный голос губернатора.— Мы вскрываем дверь!
— Валяйте! — отозвалась рожа со шрамом.
⁂
Потом был приём у губернатора русского сектора генерала Потехина, извинения за беспорядки и возмещение нам стоимости сломанных инструментов. Потом мы дали подписку о неразглашении по форме 001.
Нам сообщили, что погибшие повстанцы будут похоронены с почестями, как солдаты, убитые в бою. Нам сказали также, что, оказывается, «чекист» Смирнов был приставлен к нам, охранять наши жизни, и он с честью справился со своей задачей. Его тело будет отправлено на Землю, несмотря на дороговизну. Правда, Пила дал довольно циничное объяснение такой расточительности: «Его живого ведь должны были на Землю доставить. Так что — уплочено».
…Зальник мы всё-таки выпустили, только называется он «Live on the Moon», без Марса. Мне он не очень нравится, вялый какой-то и камерный. Но расходился он неожиданно хорошо, и, говорят, ряды наших поклонников пополнились любителями самодеятельной «костровой» песни. Что-то они в этом альбоме своё услышали.
А вот про наше пребывание на Марсе нигде никаких материалов не было. Вообще. Так что весь рекламный эффект, на который рассчитывал Ворона, пошёл насмарку. Я спросил его:
— Аркаша, а что, о Марсе совсем писать не будут?
Он наморщил лоб и переспросил:
— О Ма‑марсе? — Он у нас заикается, когда волнуется.— О каком Ма‑ма‑марсе?
Похоже, нет такой планеты в Солнечной системе.
Так что остались мне на память об этом полете, как единственный его результат, только длинные курчавые волосы на заднице. Оказывается, у всех космонавтов такие отрастают, так как в невесомости люди не сидят, не лежат и не травмируют тем самым луковицы волос.
…Иногда меня мучает мысль о том, что мы «не оправдали…», не стали борцами за справедливость и не пытаемся рассказать всем и каждому правду. Но я не представляю, как бы мы это сделали. Подписанные нами бумаги выглядели весьма недвусмысленно, и если бы я, например, выступил с публичным разоблачением, то меня просто-напросто засудили бы за разглашение государственной тайны на абсолютно законном основании. И по закону военного времени я однозначно схлопотал бы «вышку».
Правда, когда меня особенно прихватывает, я вспоминаю фразу «командира»: «Не надо нас жалеть. Мы уже давно умерли». И мне становится легче. В конце концов, они сделали свою игру и проиграли. Нам же они назначили роль бессловесных пешек, и мы её с успехом исполняем.
Но как-то, за бутылочкой, я всё-таки не удержался и рассказал обо всём этом Петруччио. Как ни странно, его больше всего зацепило, что обломок алмазного купола упал на то место, где должен был сидеть он.
— Опять я вытянул верную карту,— сказал он удручённо, почёсывая за ухом кота Филимона Второго.— Выходит, зря я надеялся, что утратил эту способность навсегда. Хорошо ещё, что я не знал этого вашего «чекиста» лично, а то бы совесть замучила.
А потом мы выпили ещё, и он предложил мне написать обо всём этом песню и даже название придумал: «Мертвецы на Марсе». Говорит:
— И разоблачим их всех к чёртовой матери!
Но я возразил:
— Никого мы не разоблачим. Никто даже и внимания не обратит, решат, что эти наши откровения — поэтический вымысел. Да и вообще, песни я хочу исполнять про живых и на Земле.
Потом мне ещё одна идея в голову пришла: связаться с Козлыблиным, да похимичить в той его «чумовой игрушке». Я говорю Петруччио:
— Дай-ка я от тебя Козлыблину позвоню.
А он — хлоп себя по лбу: