Новый Мир ( № 10 2000)

Как конкретно происходит это отторжение (по крайней мере один из способов), мы можем сейчас увидеть. Я специально выделил в цитате слова, говорящие не о науке “вообще”, а именно о

позитивистскойнауке “в смысле последних двух веков”. В самом начале постскриптума “О религиозной филологии” эта позиция искажена просто-таки до невозможности: у Касаткиной, пишет С. Бочаров, “прежде всего констатируется несовместимость

религиозной и научной картин мира...

” — и такой “пересказ” есть исходный критический шаг автора. Но ведь понятнее, чем было сказано, не скажешь — отчего же так превратно прочтено? Или для критика позитивистская научность и в самом деле единственно истинная, а другой не бывает? Опять как-то не ясно.

Было бы и правда яснее, если бы протесты С. Бочарова заявлялись не от имени абстрактной “научности”, а от лица “другой” религиозности, расплывчато, но несомненно здесь присутствующей; ответ на уместный вопрос “како веруеши” был бы тут чрезвычайно благороден, создавая твердую почву, в которой мне не пришлось бы вязнуть по ходу диалога на эту и без того непростую тему. Но что есть, то есть, и рамки разговора я вправе сузить.

Дело в том, что постскриптум “О религиозной филологии” хоть и сопровождает критику книги о Достоевском и содержит особую главку на ту же тему, в значительной своей части обращен к моим работам последнего времени.