o 8b191ad8675a2039

— А мразота эта так и будет жить да радоваться? Ежели ты за своих родителей и сестру

мстить не хочешь, твое дело, а у меня после смерти родительской никого не осталось! Одна

я на всем целом свете!

Побледневший Петя поднялся, взял ее за плечи, несильно встряхнул.

— У тебя есть я. И буду всегда. Мы отомстим, обещаю. Я тоже, как прошлым летом на

Москву ехал, так думал, что день суда приблизить можно. А Господь, он по-своему разумеет,

по-Божески, а не по-человечески. Кто мы такие, чтобы с волей его спорить?

— Тяжело все это, — Марфа, остывая, уткнулась лбом в его плечо.

— Тяжело. Но вместе легче.

— Ты правда наместнику шахскому башку снес? — Марфа, жмурясь от удовольствия,

облизывала пальцы. Рябчик, хоть и был жестковат, но оказался удивительно вкусным.

— Одним ударом, — Петя протянул девушке баклажку. — На, запей.

— Что это?

— Попробуй, не бойся.

Марфа отхлебнула, огненная жидкость обожгла горло — «Фу, гадость какая!» — и зашлась в

кашле. На глазах у нее выступили слезы. Петя бросился к ручью набрать ей воды. Нужно

было рассказать все до конца, иначе он не мог.

— За то, что я наместника убил, мне атаман Гребень девицу из его гарема велел выбрать.

Мариам ее звали, грузинка. Я ее Машей кликал.

Повисла настороженная тишина. Марфа, нахохлившись, смотрела в костер.

— Дурында ты Марфуша, неужто думаешь, мог я тебя забыть? Ничего у меня с той Машей

не было, я ее Степану отправил, с надежными людьми.

— А Степану она на что?

— Ежели не дурак, а он не дурак, то в жены возьмет. Как раз она по нему — домашняя да

тихая.

— Дай-ка еще, — протянула руку Марфа.

— Распробовала? — удивился Петя.

— А я какая? — требовательно спросила девушка, храбро отпив из баклажки.

— Ты Вельяминова. Ты львица, Марфинька. — При этих словах она вздрогнула, но

промолчала. — Умная, бесстрашная, верная, всегда спину прикроешь, если что.

— Матушка говорила, что батюшка ее тоже львицей называл. А она ему: «Львицей можно

стать, только если рядом лев». Так и я, Петька.

Он подбросил дров в костер.

— Ложиться надо, завтра вставать рано.

Марфа помялась, подбирая слова.

— Не знаю я ничего, ну, то есть не умею. Ну, то есть знаю, матушка говорила мне, но то

разговоры одни.

Настал Петин черед подбирать слова.

— Я и сам ничего не знаю.

— Как? — недоверчиво удивилась Марфа.

— А вот так! — разозлился Петя. — Некогда мне было! Потому что я работал! Потому что

когда я повенчался с любимой, то мы с ней в ночи не в опочивальню отправились, а под

проливным дождем в Ярославль! Потому что год я торчал черт-те где, вместо того чтобы

спать с тобой в одной постели! Видеть не могу эту треклятую землю, здесь вечно нужно от

кого-то бежать и спасать свою голову. Нет у нас с тобой здесь дома, уезжать нам надо

отсюда!

— Ишь разошелся, сядь, не гомони. — Марфа потянула его за руку. — Ты увезешь меня, как

обещал. Ты всегда делаешь то, что обещал, Петька. Только обряд наш венчальный тоже

надо когда-то завершить, и здесь не самое плохое место для этого.

От смущения и страха у нее заплетался язык, но несмотря на это она с каким-то

залихватским отчаянием расстелила у костра кафтан, стянула с себя монастырскую рубашку

и с вызовом посмотрела на Воронцова, во все глаза взиравшего за ее приготовлениями.

— Адам с Евой тоже небось не под балдахинами спали, а под сенью дерев в саду эдемском.

От ее волос пахло дымом и чуть-чуть ладаном. Маленькая грудь легко умещалась в его

ладони. Он провел губами по ее лицу, по стройной шее.

— Разденься совсем, — невнятно пробормотал он.

Они торопливо стаскивали друг с друга одежду, сплетаясь телами так, что уже не разобрать

было, где чьи. Повинуясь его рукам, Марфа вытянулась на земле и уставилась на него

огромными зелеными глазищами.

— А дальше как?

— Лежи, лежи, я сам!

Она выгибалась на локтях, и крик ее терялся в вышине вековых деревьев, распугивая птиц.

— Ты ж говорил, что ничего не знаешь!

— Я общительный и начитанный, — чуть смешался Воронцов. — Тебе понравилось?

Марфа взяла его руку и повела вниз.

— Жарче, чем костер. А я ведь тоже могу так, да?

— Можешь.

Петя потерял счет времени, мечтая только о том, чтобы эта ночь никогда не кончалась.

— Хорошо? — невнятно спросила Марфа откуда-то снизу.

— Иди ко мне, мочи нет терпеть больше.

Она билась в его руках, требуя, чтобы он не останавливался, и он повиновался, пока она не

прикусила ему плечо. Она почти не ощутила мимолетной боли, о которой предупреждала

мать, просто Петя стал ее частью, и отнять эту часть было уже никому не под силу.

— Я хочу родить тебе сына.

— Марфа, — сказал он потом потрясенно, — мы ведь с тобой теперь как один человек, ты

моя навсегда, а я твой.

Они заснули, обнаженные, обнявшись, едва прикрывшись, не подозревая, что все это время

из глубины леса за ними наблюдали темные враждебные глаза.

Он проснулся от плеска воды. Марфа стояла по колено в ручье. В лучах рассвета капли на

ее белоснежной коже казались алмазами.

— Согреть тебя?

И снова он целовал ее стриженый затылок, проступающие позвонки, ласкал узкие,

мальчишеские бедра. Потом она перехватила инициативу и легонько толкнула. Марфа