o 8b191ad8675a2039

Она села на прогретую весенним солнцем землю, долго смотрела на темный, чуть

покосившийся крест. Мирно причмокивал во сне ребенок.

— Тут дядюшка твой лежит. Жаль, не свиделись вы. И с дедушкой и бабушкой тоже не

увидишься, преставились они, сохрани Господь их святые души. Как подрастешь, я тебе про

них расскажу.

— За такую клячу сорока копеек тебе за глаза хватит, — поморщился купец. — Скажи

спасибо, что вообще беру доходягу твою.

Дочь лучшего знатока лошадей на Москве лишь улыбнулась — лошадка была хоть и

невзрачная и невысокая, зато выносливая и спокойная.

— Спаси тебя Господь, —смиренно поклонилась она. — У меня еще немного золота от мужа

покойного осталось. Не надо ль тебе?

— А ну покажь, — недоверчиво удивился купец. — Коль эта дуреха, не торгуясь, продала

хорошего коня, где уж ей цену золоту знать.

— Муж мой, как пушным зверем промышлял, дак до Большого Камня добирался, оттуда

принес. Немного, правда. — Она вытащила из-за пазухи кожаный мешочек.

В том мешочке, что дал Тайбохтой, кроме самородков, было не меньше двух гривен золотого

песка. За свою заплечную суму, коли пришла бы нужда, Марфа могла скупить половину

Перми Великой. Однако сейчас ей нужна была только изба, коза и пяток куриц —

остановиться, перевести дух и понять, как выбраться отсюда в Москву.

Купчина хмыкнул.

— Изба у меня есть свежесрубленная, на берегу Колвы, в посаде. Животину тебе подгонят, и

еще десять рублей серебром дам, тебе их ввек не прожить. Ну как, согласная?

— Спасибо, добрый человек, — Марфа опять поклонилась, внутренне передернувшись от

шепотка истекающего салом, алчностью и потом купчины: «А как обустроишься, зови,

вдовушка, на новоселье-то, я тебе перстенек подарю. Уж больно ты сладкая!».

Метнула кроткий взгляд.

— Бог тебе воздаст за доброту твою!

С холма уже было видно слияние рек и белые стены монастыря.

— Значит, скачи к монахам, — повернулся Ермак к Петру, — и на перевале встретимся. Петя

кивнул и отряд разделился. Сотник пришпорил коня и посмотрел на блестящие вдали

купола.

На следующий день после похорон Вассиана он уехал в Соль Вычегодскую. Лето было

холодным и дождливым. Игумен преставился быстро, у него шла горлом кровь, и,

предчувствуя скорый конец, он уговаривал Петю уезжать одному не медля .

Но Воронцов не мог бросить человека, который выходил его после раны, который

приютил Марфу. Он сам ухаживал за настоятелем, и в свое последнее утро Вассиан

попросил: «Ты меня положи так, чтобы на небо смотреть. Хочется Божий свет с собой

унести».

В Соли Вычегодской настоятель Арсений только пожал плечами — в дружину

Строгановых со стороны не брали. Всю зиму Петя горбатился на соляной варнице.

Таская пудовые мешки с солью, он окреп, закалился, а кабацкие драки научили его

кулачному бою. Пару раз ему ломали ребра, не без того, но к весне по всей Соли

Вычегодской не было лучшего бойца — Петя брал не силой, а хитростью и ловкостью.

Летом, как дороги просохли, он взял красного товара и поехал к вогулам. Уж что-что, а

торговать владелец «Клюге и Кроу» не разучился. Те только пожимали плечами — на

Большой Камень никто не ходил. Петя уж совсем собрался идти на восток в одиночку, но

тут подвернулся Ермак со своей дружиной, и Петр облегченно выдохнул — еще немного,

и он увидит Марфу. Он не верил, что она мертва — не ее ли он видел во снах почти

каждую ночь, коротко стриженую, зеленоглазую, с крохотными веснушками на щеках.

Марфа жива, она не может, не умеет умереть.

Марфа оглядела чистую избу, взяла за руку дочь. «Пойдем, на курочек посмотрим. Видишь,

какая красивая. Позови ее, скажи ко-ко-ко».

Малышка старательно выговорила «ко-ко-ко», несказанно удивившись, что к ней засеменило

несколько птиц.