o 8b191ad8675a2039

Феодосия рассмеялась, обняла мужа и дочь, так Марфа так и запомнила их — таких

родных и счастливых, когда они были все вместе.

— Кура де? — дочь сонно тыкалась мордашкой матери в грудь.

— Кура спит уже, бай-бай, вечер на дворе. И ты спи.

— Пать…

Котик-котик, коток,

Котик, серенький хвосток!

Прийди, котик, ночевать,

Наше дитятко качать.

Ермак, прислонясь к крыльцу жадно слушал доносящийся до него нежный голос.

Убаюкав ребенка, Марфа уложила ребенка вышла на двор, ахнула: «Ермак Тимофеевич!»

— Нам завтра к Большому Камню отправляться, вот, заехал посмотреть, все ли ладно у

тебя, — он отвел глаза.

— Да все хорошо, спаси тебя Господь. Уж и не знаю, как благодарить тебя за доброту твою.

На Чердынь опускался низкий, огненный закат. В воздухе метались стрижи, мычали коровы,

с реки тянуло свежей водой.

— Ну, прощевай, Марфа Федоровна, к дружине мне ехать надо, — с сожалением сказал

атаман, глядя в сторону.

— Дак может, Ермак Тимофеевич, хоть потрапезничаете? Что ж голодным отправляться?

— Спасибо, коль не шутишь, — облегченно улыбнулся атаман и зашел в горницу. Ребенок

мирно спал в привешенной к очепу перевязи, легкий ветерок чуть колыхал занавеску, и вся

изба, чистая, выскобленная, пахла сытостью и покоем.

— Хороши щи у тебя. — Ермак потянулся за хлебом. Марфа подвинула ему

свежеиспеченный, еще теплый каравай.

— Дак как ты располагаешь, Марфа Федоровна, с дитятей так одна и куковать? Молода ты

еще, сколько лет-то тебе? — атаман достал флягу, протянул. — Будешь?

— Я молока лучше, — она покачала головой. — А лет мне осьмнадцать скоро будет. —

Марфа отпила из кружки и просто взглянула на Ермака. Того пробрала дрожь, никогда

прежде не видел он таких глаз, вроде чистые и прозрачные, а приглядись, ровно чаруса на

болоте, ступишь и пропадешь.

— Мужа тебе надо, — сорвалось вдруг с языка.

— Да я и сама знаю, даст Бог, найдется человек хороший, что с дитем меня возьмет.

Ермак представил, как сносит голову мечом этому хорошему человеку, чуть полегчало. Он

поднялся из-за стола.

— Ну, благодарствую за хлеб, за соль. — Он посмотрел на хозяйку и в голове у него будто

помутилось. Повалив лавку, атаман шагнул к Марфе. Веснушки у нее на щеках потемнели,

она неуловимым движением сбросила с головы платок, тугие бронзовые косы упали за

спину. Ермак взял ее за руку. — Ты подумай, Марфа Федоровна, может, не ждать тебе кого-

то еще?

Она запунцовела, опустила глаза. Ермак притянул ее к себе, и прежде чем поцеловать,

хрипло выговорил: «Я весь здесь, перед тобой».

Ее губы были горячи, ровно летнее солнце.

Широкая лавка отчаянно скрипела. — Дитя-то не разбудим? — задыхаясь от желания,

прошептал Ермак. Марфа качнула головой.

— Она спит крепко, вот только… — она замялась.

— Только что? — Ермак прижался к теплому плечу.

Она подобрала сброшенный платок, прикусила его за угол. Он понял.

— Я тебя поберегу, — пообещал атаман. Она благодарно кивнула, глядя на него

расширившимся, кошачьими — один зрачок, — глазами.

— Ты всех, что ли, венчаться зовешь? — Марфа, отдышавшись, опершись на локоть, озорно

взглянула на Ермака.

— Кабацких девок нет, конечно, — он рассмеялся, привлек ее к себе. — Однако ж ты честна

вдовица, а коли нас бес попутал…

— И какой бес! Поболе шести вершков будет, — Марфа провела рукой по его животу вниз и

с хитринкой взглянула на вмиг покрасневшего Ермака.

— Бесстыжая ты баба, Марфа, — сконфуженно фыркнул тот. — Дак вот, надо грех наш

венцом покрыть. Сейчас я за Большой Камень схожу, — он говорил, а сам покрывал ее всю

поцелуями, не мог оторваться, — а ты меня жди. Вернусь, повенчаемся и отвезу вас в Соль

Вычегодскую. Там у меня дом крепкий, хозяйство, Строгановы для своих людей денег не

жалеют. Пора мне и осесть на одном месте, четвертый десяток уже, не век же мне

бродяжить.

Его рука скользнула от маленькой груди вниз, и дальше в жаркое распаленное лоно.

Она застонала.

— Нравится? — Стараясь не терять головы, пробормотал Ермак. — Ты не гляди, что я

сейчас тебя берегу, это заради того, что не венчаны мы пока, невместно тебя с дитем

оставлять, вдруг случится со мной что. А повенчаемся, дак ты сразу понесешь, поняла?

Она, не открывая глаз, кивнула, ее приоткрытые губы пьянили атамана сильнее любого

хмеля.

— Видишь, как, — он обстоятельно укладывал ее на лавку. — Я дружине своей завсегда

говорю, у кого бабы и детки дома, те дома сидите, нечего сирот плодить. А сам вот сразу и

женой, и дитем обзавелся. Для меня розни нет, раз твое оно, значит и моим будет.

Он провел губами по ее ноге, — от маленьких пальчиков до круглого колена, и выше. —

Ровно жемчуг у тебя тут, — Ермак жадно вдыхал ее запах. — Жемчуг и мед.

Ермак проснулся от яркого солнечного цвета и гомона птиц. Марфы рядом не было, смятый

сарафан, что лежал на полу, пах лесными травами. Он приподнялся на лавке и увидел, что

она сидит за столом, к нему вполоборота, и кормит ребенка. Теплый свет играл в бронзовых

косах, рубашка сползла с нежного, белее белого, плеча, ребенок приник темной головкой к

ее груди.