o 8b191ad8675a2039

намазала их маслом до локтя.

Малюта выбрал из поднесенных палачом ножей кривой и короткий, и, оттянув ухо

Висковатого, полоснул по нему лезвием. Треск разрезаемой плоти утонул в вопле

несчастного. Толпа бесновалась. Пальцы на руках и ногах отрезали клещами — с ножом,

даже тяжелым, как объяснил пыточных дел мастер, было бы слишком много хлопот. «Тем

более на весу он будет, без опоры. А с клещами просто — раз, и все».

Висковатов уже не кричал, ему вырвали язык, лишь мычал сквозь хлещущую изо рта кровь.

Матвей задумчиво посмотрел на разложенные перед ним инструменты и выбрал небольшой

бурав. Он делал это впервые, и на правом глазу чуть не ошибся, еще бы немного, и острие

бурава, пробив глазницу, вошло бы в голову дьяку, прекратив его страдания, но царь

держать Висковатого в живых как можно дольше. Матвей отер рукавом пот со лба, и

медленно потянул бурав на себя.

Марфа прокалила нож в пламени свечи и сделала надрез. Снадобье, что она дала

роженице, подействовало, Ефимья лежала без чувств, только закатившиеся белки влажно

поблескивали из-под век. Вельяминова одной рукой чуть нажала ей на живот, другой

приготовилась принять то, что носила в чреве жена ее брата.

Оно было в размер человеческого младенца — и живое. Оно вдохнуло воздух и слабо

закричало. Марфа, перекрестившись, взяла пеленку.

Новорожденное существо жило все то время, пока Марфа, отложив его — обмытого и

запеленутого, — занималась Ефимьей. Закончив, она обернулась, молясь про себя, чтобы

бог взял то, что дал, но нет, раздался высокий, мяукающий звук.

Светлые ресницы дрогнули.

— Марфа, что с дитем? Больно мне.

— Ш-ш-ш, тебе шевелиться нельзя, я отвару принесу, выпьешь и поспишь.

— Дай дитя мне, дай, сама ж говорила, как родила, сразу надо к груди приложить.

— Ефимья,— начала было Марфа, но та прервала ее: «Я — мать, дай мне дитя мое!».

Ефимья приложила его к груди. Марфа нерешительно сказала: «Ты потом вторую грудь

дай…». Роженица подняла на нее остановившиеся глаза, кивнула.

— Сейчас у тебя молока нет, однако им … ему… все равно полезно. На третий день придет.

Если… — Марфа осеклась. — Никто не знает. И не надо, чтобы знал.

— Матвей должен, — сказала Ефимья, не отводя глаз от того, что было у нее в руках. —

Прислуге скажи, чтоб не тревожили меня. И гонца на Москву пошли.

Марфа села рядом с ней, стараясь не смотреть в ту сторону.

— Может, не надо? Скажем, что умер.

— Вот когда умрет, дай ему, Господи, жизнь долгую и безгрешную, тогда и скажем. А пока

вот мое дитя, в венчаном браке рожденное, и отец его должен увидеть.

Марфа не решилась прекословить.

— Надейся на Господа, Ефимия, мужайся, и да укрепляется сердце твое.

— Аминь.

Когда от дьяка остался лишь окровавленный скелет, толпа начала расходиться. Палач полил

Матвею на руки, кровь никак не желала вымываться из-под ногтей. Потом почищу, мельком

подумалВельяминов и вскочил на подведенного жеребца.

— Молодцы вы сегодня были, — Иван Васильевич потрепал Матвея по плечу. — Всё, как

надо, с оттяжечкой, и чтобы ужас всех держал. Ничего, Новгород мы раздавили, сейчас

Москву очистим от скверны, и легче дышать станет. Поехали, поедим. — Царь потянулся

так, что затрещал кафтан на могучих плечах, — хоть и пост, но щи с утра были пальчики

оближешь, а сейчас настоялись, так и лучше еще. И пирогов напекли нам с капустой.

Матвей приехал глубокой ночью.

— Не рано ли родила-то?

— Рановато, но родила, — ответила Марфа, держа свечу. — У тебя кровь под ногтями.

Матвей только отмахнулся.

— Висковатого казнили, вымыть не успел. Мальчик? Наследник?

— Мальчик. Пойдем посмотришь.

Она сняла пеленку с колыбели и поднесла к ней свечу. Матвей бросил один взгляд и

согнулся пополам. Если Марфа не успела его оттолкнуть, его бы вырвало прямо туда.

— Сам подтирай, — сказала Вельяминова, глядя на то, как согнулся в углу брат. — Никто не

знает, кроме нас.

— Марфа, — он упал на колени. — Молю тебя…

— Даже не думай, — отрезала сестра. — Я созданье Божье своей рукой не убью, Ефимья

его уже к груди прикладывала, ест оно, и спит, как дитю положено.

— То отродье диавола, не мое, это ты мою жену околдовала, ведьма, чтобы сына меня

лишить!

— Ты, Матюша, если б не вывернуло тебя сразу, увидел бы, что это сын все же, —

вздохнула Марфа. — И упреждала я тебя, что не верю в ворожбу, и тебе не советую. То воля

Божья, что у тебя такое родилось, теперь думайте с Ефимьей — что с ним... с ними,— она

поправилась, — делать.

— Да что тут делать! — Матвей зажмурился от отвращения, на ощупь достал из колыбели

детей. Те проснулись, и заплакали — в два голоса.

— Не смей! — Ефимья в одной рубашке стояла на пороге. — Дай мне их, Матвей!

— Сатанинское семя в тебе было! — прошипел Вельяминов, пинком открыв дверь на двор.

Марфа попыталась удержать жену брата, но та, с невесть откуда взявшейся силой,

оттолкнула ее и выбежала вслед за мужем.

На псарне было тихо. Матвей свистом подозвал меделянских кобелей — огромных, злобных.

Те стали медленно подниматься, обнюхивая то, что положил перед ними хозяин.

Ефимья, оттолкнув мужа, бросилась к детям, закрывая их от собак. Самый крупный пес,