o 8b191ad8675a2039

отдохнешь, обещаю.

— Что там Висковатов? — полюбопытствовал царь, глядя, как Вася Старицкий наливает

Матвею вино.

— Признался. — Вельяминов сделал большой глоток и отставил кубок. После пыток ему

всегда хотелось есть. Он придвинул к себе блюдо с икрой и стал жадно загребать ее ложкой.

— Не только, что Сигизмунду писал, но и что султана подговаривал взять Казань и

Астрахань, а хана крымского звал через Оку перелезть и Москву опустошить.

— Вот подлая его душа! Ох, Матюша, если б Федор Васильевич себя не порешил и мачеху

твою с собой не забрал, вот повисели бы они у меня на дыбе. Висковатый этот ведь тоже к

батюшке твоему на еретические сборища хаживал.

Вельяминов виновато уставился в пол.

— Да ладно, будет тебе глаза прятать. Зато ты у меня слуга верный, заради тебя можно и

забыть о предательстве родителя твоего. Что Ефимья? Не родила еще?

— К Успению должна, — Матвей принялся за осетра.

— Ну, зови на крестины, как и уговаривались. — Иван махнул рукой. — Васька, ты со стола-

то убирай, чего отлыниваешь!

Над Кремлем повисла летняя ночь. Матвей отбросил шелковую простыню. Иван смерил его

одобрительным взглядом.

— Венец у меня на свадьбе держать будешь? Как никак сестра твоя единственная.

— То честь для меня, государь. — Матвей Вельяминов медленно провел губами по царской

руке. — А что с Федосьей делать? Надо бы отродье воронцовское в монастырь запереть.

— Это сестра тебе, Матюша, сказала, что дочь у нее от Воронцова? А ты и поверил?

— Марфа сказала, точно так. А от кого ж еще? — удивился Матвей.

— Да ты племянницу-то видел свою? — разулыбался Иван.

— Кажный божий день, как в тверскую вотчину ее не отправили,— скривился Матвей. — У

меня девка эта поперек горла стоит, в ней нравности поболе, чем в мамаше ее.

— Слепой ты, что ли? — от души расхохотался царь. — Там Петька Воронцов и рядом не

стоял.

— Как это? — вытаращился Вельяминов.

— Да ты в лицо ее вглядись, у Воронцовых отродясь татарских кровей не было, чистые они,

а у твоего батюшки тем паче. Мачеха твоя, та вообще северная, предок ее князю Александру

Ярославичу служил, там татар не бывало. Откуда у Федосьи вашей Петровны глаза

раскосые, а?

— Вот же блядь сестрица моя, нагуляла ублюдка и на Петьку свалила.

— Покойнику все равно, — Иван усмехнулся, — с того света чай не заявится.

— Тем более надо ее в монастырь, чего ради татарву при себе держать, у царицы

московской ублюдков быть не может.

Иван с жалостью посмотрел на любовника.

— Вроде умный ты мужик, а материнская порода нет-нет, да и вылезет. Ты ж сам по

Аграфене-покойнице не без татарской крови, забыл? Отсюда и горячность твоя. Батюшка

твой думал долго, а уж потом делал. А ты как дитя неразумное, право слово. Сестра твоя,

хоть и не по нраву тебе это, зело умнее тебя. Все она мне про дитя свое рассказала, еще

давно. Да у родителя твоего и не могла иная дочь народиться, даром что он, что жена его,

ох, и умны были!

— Еретичка! — прошипел Матвей.

— Опять ты за свое,— поскучнел Иван. — Ну еретичка, и костер заслужила, но ты подумай

головой-то, коль столько лет на людях ты — один, а на самом деле — иной, это какой ум

нужен, какое терпение, осторожность какая! Вот и получилась Марфа ваша. А с кем и когда

она спуталась, то дело прошлое и нынче вовсе пустое. Зато сейчас у меня падчерица

инородских кровей будет, я ею, как в возраст войдет, так поторгую, пол-Сибири моей станет

без жертв людских. Понял?

— Дак ублюдок она, — угрюмо талдычил Матвей, — не венчалась же Марфа с отцом

Федосьиным, кто бы он ни был.

— Эх, милый ты мой, мне митрополит московский выдаст бумагу, что Марфа с инородцем

своим в Успенском соборе повенчалась. И что крещен он был. Любую бумагу выправит.

Потому как, Матюша, за-ради Сибири я на все готов, а Бог меня простит, ибо тут на кону

мощь земли российской. Ежели можно Сибирь за девку купить, а она не просто девка, а

падчерица государева, то надо это делать и не сумлеваться, — твердо закончил царь и

притянул к себе Матвея.

— Ты как разволнуешься, еще красивше становишься. — Иван запустил пальцы в

золотистый шелк волос.

— Почивать пора, — Марфа, зевнув, перекрестила рот. — Ты как? Не болит ничего?

— Да нет вроде, — Ефимья сосредоточенно помолчала, будто прислушиваясь. — Только вот

дитя сегодня тихое, не ворочается.

— Дай гляну,— Марфа ночевала вместе с невесткой, чтобы в любой момент оказаться

рядом. Она положила руки на живот, изуродованный багровыми растяжками. — Головка

внизу уже, тебе сейчас лежать надо, в нужной чулан только ходи, и все. Утром велю, чтобы

еду тебе сюда приносили.

— Марфа Федоровна,— глаза Ефимьи наполнились слезами, — а вам не тяжко рожать

было?

Они с матерью Тайбохтоя рыбачили. Весна уже пришла, но холод никак не отступал,

морозы стояли такие, что перехватывало дух. Марфа почувствовала схватки, когда

забрасывала обледенелую рыбу в нарты.

— Нечего, — сказала старуха. — Только начали, потерпишь.