o 8b191ad8675a2039

-Матушка, - смуглая щека девочки прижалась к мягкой, полосатой шерсти. Котенок мяукнул.

«А мы теперь всегда здесь будем жить?».

-Посмотрим, - сказала спокойно она, глядя в изумрудные глаза дочери.

Она опустилась в теплый бассейн и закрыла глаза. Руки служанки нанесли цветочную

эссенцию на ее волосы, другие руки стали разглаживать лицо – медленно, ласкающими

движениями. Она положила нежные пальцы на мраморный бортик и над ними тут же

склонилась третья девушка – с крохотными ножницами.

Женщина вспомнила, как стояла – давно, два месяца назад, на возвышении, в круглой

комнате неподалеку отсюда. Сквозь раскрытые окна лился жаркий полуденный воздух.

Сверху, с галереи, раздался голос: «Сколько тебе лет?».

Она тогда еще не умела говорить по-турецки, и к ней приставили служанку – смешную

маленькую польку, курносую и белокурую. Ее собственный польский вдруг вернулся откуда-

то, хотя, казалось бы, сколько лет прошло с тех пор, как учил ее пан Зигмунт, батюшкин

лекарь.

-Двадцать один, - сказала она, глядя прямо перед собой, вздернув острый подбородок.

Распущенные по обнаженной спине волосы грело солнце.

-А дочери? – раздался тот же голос.

-Четыре, - ответила она и шепнула: «Подними голову». Девочка посмотрела вверх –

мерцающими, раскосыми, будто луны, очами.

После долгого молчания она услышала тихие шаги – вниз, к ней. Высокий, полный,

черноглазый мужчина остановился совсем рядом. «Учи язык, Марджана, - сказал он,

усмехнувшись, и ушел.

А сегодня ей прислали перстень.

Служанка,- Марджана оставила ее при себе, девчонка была забавной, умной и знала все то,

что надо знать, - одела ее в полупрозрачную вуаль цвета изумрудов и надушила бронзовые

волосы жасмином.

-Помните, да, - сказала Кася озабоченно. «Ну что я вам говорила».

-Все помню, - Марджана потянулась и поцеловала девчонку. «Вы тут поиграйте во что-

нибудь, и ложитесь спать спокойно, ладно?».

Кася вдруг украдкой перекрестила ее. «Храни вас Господь».

Марджана улыбнулась, и вышла из комнаты.

Она медленно, опустив голову, спустилась по лестнице, миновала несколько длинных

коридоров и остановилась у золоченой, высокой двери, опустившись на колени.

Джумана поиграла серебряным ножиком.

-Она уже переехала? – спросила женщина секретаря, глядя на то, как блестит утренняя роса

на лепестках роз.

-Вот сейчас переезжает, - секретарь поджал губы. «Пять комнат, сад, бассейн, терраса с

выходом на море. Это пока, - он многозначительно поднял брови. «Ну, и не считая тех

подносов с драгоценностями, которые ей принесли еще на рассвете».

-Гездэ,- задумчиво пробормотала Джумана и вышла в сад.

-Передай ей, - она протянула секретарю букет свежесрезанных роз. «С объятьями и

пожеланиями долгой жизни. Они ей пригодятся, - кадина усмехнулась. «Пока она не понесла,

не стоит ничего делать, а там посмотрим».

Евнух поклонился, и, пятясь, вышел из комнаты.

-Это вам, кадина - Кася присела перед Нур-бану, - от моей госпожи Марджаны-гездэ, в

благодарность за ваш подарок. Дочери госпожи Марджаны очень понравились котята,

которых вы прислали.

Нур-бану посмотрела на искусно выполненную миниатюру, на которой играл, переливался

красками весь Стамбул – такой, каким его видно с Босфора.

-Какая прелесть, - искренне сказала женщина. «Передай своей госпоже, что я всегда буду

рада видеть ее в своих покоях».

Марджана вышла на террасу и посмотрела на море – отсюда оно было ровно смятый, синий

бархат.

-Молодец, - раздался сзади знакомый голос. «Но это только начало».

Она обернулась и посмотрела в темные, мягкие глаза. Глава евнухов гарема помолчал. «Его

султанское величество велел отвести твоей дочери отдельные комнаты. Ее будут звать

принцесса Фарида, и она нам пригодится».

-Не сейчас, - сказал евнух, посмотрев на лицо Марджаны. «Лет через десять. Когда ты

станешь валиде-султан. Королевой-матерью, если, по-вашему».

Пролог

Лондон, ноябрь 1571 года

- Милая, любимая моя Машенька! С Божией помощью встали мы вчера на плимутском

рейде. Обратный путь, был хоша и быстрым, да тряским – потрепало «Изабеллу» изрядно.

Поэтому я тут пробуду пару деньков, распоряжусь ремонтом, да и в Лондон – к тебе в

объятья.

Оставлял я тебя, когда ничего еще и заметно не было, а сейчас, - посчитал я, - ты уж на

сносях меня встретишь. Поэтому ты больше спи да гуляй, и не волнуйся за меня – я уже на

английской земле, и скоро тебя увижу.

Постараюсь я все же в этом году добиться не короткого отпуска, а подольше – хотелось бы

вместе с тобой хоть немножко наше дитя попестовать. До свидания, милая Маша, остаюсь

вечно любящий тебя Степан.

Маша Воронцова, держась за поясницу, с трудом поднялась с кресла и вперевалку, уткой,

пошла на кухню. Мистрис Доусон пекла булочки.

- Его милость приезжает, - торжествующе сказала Маша, помахивая письмом. «Изабелла»

вчера в Плимут пришла».

- Ну, слава Богу, - вздохнула кухарка. «Довольна, наверное? - по старой памяти женщина

называла леди Мэри на «ты».

- Не сказать как, - Маша утащила свежую булочку. «Я уж думала, придется мне одной

рожать, - Маша опустилась на скамью и опять потерла поясницу. «Болит и болит, да и ноги

тоже ныть стали».