o 8b191ad8675a2039

- Ты потерпи, на сносях – оно всегда так, кажется, что все тело разламывает. А потом, как

дитя родится, - так и забудешь, что у тебя болело, - мистрис Доусон подвинула Маше банку с

домашним джемом из малины. «Намажь, что всухомятку-то жуешь».

- И так, вон, разнесло меня, что и не узнать, - грустно сказала Маша.

- Да ты, как родишь, сразу все скинешь - пожала плечами мистрис Доусон. «Давай,

намазывай, ребенку это полезно».

После завтрака Маша остановилась у окна в кабинете, глядя на желтые листья, падающие

на черепичные крыши Сити.

Дома в это время уже был снег – он лежал на вершинах гор, окружавших деревню, круглый

год. Блеяли в загоне овцы, мать, наклонившись, размешивала в большом деревянном чане

густое молоко. Круглые головки сыра лежали бледно-желтыми колесами на полках сарая –

он был соленый, слоистый, и не было его вкуснее, запеченного в румяное, пышное тело

пирога.

Пронзительно синее небо висело над головой, и казалось – кроме него и высоких, из серого

векового камня, башен деревни, и нет ничего на свете.

Еще зимой начинали готовить землю к пахоте – старики верили, что здесь, высоко в горах, в

вечном холоде, ее надо хорошенько обогреть, чтобы урожай был обильным. Мать посылала

детей в лес, - собирать ветви деревьев. Первая связка называлась в честь ее небесной

покровительницы – святой Мариам, и девочка всегда старалась набрать туда особенно

много веток. Каждая семья приносила связки на церковный двор, и потом их с молитвами

поджигали – считалось, что так земля согреется, и даст плоды.

Мариам и сама пахала, - она была старшей, а в их краях женщины искони работали наравне

с мужчинами. Она вспомнила, как холодила еще не прогревшаяся земля голые ступни, как

чирикали воробьи, вьющиеся у головы вола, как заливало все вокруг весеннее, яркое

солнце.

Леди Мэри посмотрела на свои ноги – обутые в простые, без каблуков туфли, и тихонько

вздохнула. Положив руку на свой живот, она вдруг спросила: «Ты кто? Мальчик или

девочка?». Под рукой чуть задвигалось – будто ребенок ворочался из стороны в сторону.

У себя в спальне, присев на кровать, она разложила вокруг приданое для младенца, и

вспомнила, как в последнюю ночь перед отъездом Степана в Плимут, она, разметавшись у

него на груди, сказала: «Как же мне страшно!»

- Из-за него? – муж нежно погладил ее по животу. «Все будет хорошо, Машенька, не бойся».

- Нет, - она встряхнула головой, рассыпав шелковистые, вороные волосы по белоснежной

простыне. «Я все время боюсь за тебя, Степа. Боюсь, что ты не вернешься».

- Могу и не вернуться, на то воля Божья - он помолчал. «Однако же я мужчина, и делаю то,

что должно мне – а уж если погибнуть мне суждено, так буду теперь я спокоен – зная, что ты

наше дитя носишь, - он потянулся обнять Машу, и, как всегда в его руках, она почувствовала,

что нет у нее другой опоры, и защиты, кроме мужа.

Маша прижалась к щеке крохотную рубашку и вдохнула свежий запах чистой ткани.

Прислуга постучала в дверь – приехала акушерка.

- Поясница болит, - пожаловалась ей Маша, ложась на кровать.

Молодая женщина ловко ощупала Машин живот и вздохнула:

- Да как не болеть ей, тебе уже и рожать совсем скоро, головка опустилась.

- А когда? – Маша побледнела.

-Ну, - акушерка замялась, - тут уже как Бог даст. Дня два-три, думаю, еще походишь, а потом

и схватки начнутся. Но ты не пугайся, если что – сразу посылай за мной, хоть днем, хоть

ночью.

- Миссис Стэнли, - Маша прикусила губу, - а если муж мой не успеет в Лондон вернуться до

родов?

- Ну, значит, когда приедет, так ты ему дитя и покажешь, - рассмеялась женщина.

- Хотелось, чтобы со мной муж был, - девушка медленно встала, опираясь на руку акушерки,

и поморщилась. «Будто кости у меня расходятся, так все болит».

-Потерпи, - ласково обняла ее миссис Стэнли. «Ты ж знала, что за моряка замуж выходишь –

не всегда у них, получается, дома-то быть вовремя».

Маша только вздохнула и утерла глаза.

- Прогуляться бы, вон на улице деревья, какие красивые, - она с трудом подошла к окну.

- Даже и не думай, - отрезала миссис Стэнли. «А если поскользнешься, или в карете

растрясет? Ты ж в первый раз рожаешь, тебе беречься надо сейчас, еще, не дай Бог,

схватки раньше времени начнутся. Так что вон – гуляй по дому, девочка».

Маша грустно улыбнулась акушерке, а та, глядя на нее, как всегда, подумала : «И как только

рожать будет, дитя же совсем еще, хоть и двадцать лет уже исполнилось, а выглядит – на

четырнадцать».

Проводив акушерку, Маша села за книгу – она читала сейчас «L ’Heptaméron des Nouvelles de

tris il ustre et très excel ente Princesse Marguerite de Valois», пера сестры покойного короля

Франции.

Степан, уезжая, закрыл библиотеку на ключ, мягко сказав ей: «Те книги, кои читать тебе

можно – я велел в комнаты твои перенести. Остальное, что там – оно не для женщин».

-Степа,- робко сказала Маша, - но ведь раньше...

-Что было раньше, того не будет более, - коротко ответил ей муж. «Помнишь же, что апостол