o 8b191ad8675a2039

Павел сказал: «Учить жене не позволяю».

-Я же не учить, - покраснела Маша, - я почитать просто.

-Иди сюда, - Степан потянул ее к себе и посадил на колени, вдыхая запах цветов.

«Машенька, - сказал он, - я не против того, чтобы ты читала. Просто я тебя старше, умнее, я

– глава семьи, и я решаю – что в ней происходит. Ты же потом будешь воспитывать наших

детей, и я должен быть уверен, что ты делаешь это правильно. Понятно?»

-Хорошо, Степа, - кивнула она, сдерживая слезы, вспоминая те книги, которые от нее теперь

были спрятаны – навсегда.

-Ну и молодец, - муж поцеловал ее. «Видишь же – не было у нас детей, а теперь ты понесла,

- он нежно положил руки на ее плоский живот. «Значит, Богу такая жизнь угодна».

Маша, было, хотела что-то сказать, но прикусила язык.

«Гептамерон», который она читала у себя в спальне, так и остался незамеченным, в комоде,

среди ее рубашек и чулок.

Девушка открыла книгу на истории о парижском дворянине, который притворился больным,

дабы не изменить жене.

- Мне кажется, – читала Маша, – что не такая уж это большая заслуга для мужчины –

бояться нарушить целомудрие из любви к жене; есть ведь немало причин, которые и без

этого заставляют его хранить ей верность. Прежде всего, это велит ему Господь, этого

требует данная им клятва, да и природа его бывает удовлетворена, и поэтому ни соблазн, ни

желания уже не имеют над нею власти.

Она опустила книгу на колени и задумалась. Со времени их венчания прошло уже четыре

года, и за это время Степан едва ли шесть месяцев провел дома.

Маша вспомнила, как провожала его в море ровно через месяц после свадьбы – в Плимут

он ее не пустил, сказав ласково, но твердо: «Не место там женам-то, ты пойми. В море

нельзя о женщинах думать – а ежели ты туда приедешь, так и всем другим придется

разрешать».

- И ты не будешь обо мне вспоминать все это время? – наивно спросила она тогда.

- Я, Маша, если уж я в море, - вздохнул ее муж, - так только им и занят. Потому я и жив до

сих пор.

Они простились на пороге усадьбы – была оттепель, шел мелкий, надоедливый дождь, все

вокруг было покрыто влагой – и Маша не могла понять, что за капли у нее на лице – только

потом, когда его конь исчез за поворотом, она поняла, что это были слезы.

Степан вернулся через пять месяцев – она спала, раскинувшись наискосок на их

супружеской кровати, когда на рассвете кто-то зажег рядом свечу.

- Что такое? – потерла она глаза и вдруг ахнула: «Степа!»

- Я всю ночь в седле был, - измученно сказал ее муж. «Иди сюда».

Как и тогда, в брачную ночь, сейчас ей тоже было больно – очень больно, - но она не смела,

остановить мужа, твердо приказав себе терпеть столько, сколько он от нее потребует.

Терпеть пришлось долго, - она потеряла счет времени, - а потом он сразу заснул, положив

голову ей на плечо. Маша, гладя его темные, уже с чуть заметной проседью волосы, плакала

– тихо, беззвучно, чтобы не разбудить Степана.

И тогда, и потом, приходя из плавания, дома, муж не отпускал ее от себя ни на мгновение –

даже днем, даже при слугах, он держал ее за руку, будто боялся, что жена исчезнет.

-Тяжело было в море? – спросила она следующей ночью, когда Степан лежал ничком рядом

с ней, уткнувшись лицом в ее распущенные, душистые локоны.

Он поднял голову и медленно привлек ее к себе. «Не так тяжело, как с тобой расставаться,

Машенька».

- Когда? – она захолодела.

- Через месяц уже, - Степа стал целовать ее, - тихо, нежно, и Маша, как всегда, горько

подумав, что одними поцелуями дело не ограничится – приготовилась к боли.

Однако же она была жена, и это был ее долг.

Он вдруг остановился и спросил, глядя на нее: «Машенька, ты что?»

-Мне больно, - сказала она, пряча от него глаза, краснея.

-Ну, потерпи, милая, - поцеловал он ее.

И действительно, - боль скоро ушла, но другие чувства, - те, про которые она слышала

краем уха, - так и не приходили.

Она привыкла, ей было хорошо с мужем, и она не могла подумать ни о ком другом, но вот

Степан, - как ей казалось, - все равно сравнивал ее с той, о ком они никогда не говорили, с

его первой любовью.

- Степа, - сказала она, в последнюю ночь перед его отъездом, опустив глаза, - тебе ведь

мало было этих дней, что мы вместе...

Муж чуть улыбнулся - краем губ. «Такая уж доля у меня, Машенька – сам я себе ее выбрал.

Да и привык я уже – все ж с осьмнадцати лет я на кораблях».

- И тебе никогда не хочется..., ну...- она замялась и покраснела.

- Хочется, - спокойно ответил Степан. «Однако ж мне честь моя дороже – что за мужчина я,

если тебя, жену мою, Богом мне данную, буду обманывать? Иисус заповедовал нам хранить

верность друг другу, до самой смерти. А тут получается, что я преступлю его учение? Нет, -

покачал он головой, - не быть этому».

-А я, - грустно сказала Маша, - я все время думаю – что я могу тебе дать? Ведь совсем

немного.

- Ты мне дом подарила, - сказал ей серьезно Степан. «Ранее – куда мне идти было, как я на

берег сходил? А теперь я знаю, что ты меня ждешь, а если еще и дети у нас народятся – так