o c24ec28d571a6d65

просветления достиг. Видите, как получилось».

- Да, - сказал он, после долгого молчания, - так оно и есть, да.

Она лежала на носилках, маленькая, закутанная в белое, и вокруг нее были цветы – много

цветов, - розовые, алые, желтые. Они закрывали Анушку и Джованни, наклонившись,

поцеловав ее в высокий, гладкий лоб, вдохнув запах свежести, прошептал: «Прощай,

любимая». Он сел на каменный пол и долго смотрел на ее тело, - и все казалось ему, что он

слышит высокий голос там, в полутемной комнате, что звенят на ее запястьях браслеты, и

что она вся – в его руках, - быстрая, горячая, такая живая.

Когда Джованни вернулся на террасу, Амрита, принеся перо и чернильницу, сказала: «Ну,

давайте поработаем. Завтра корабль этот уходит, «Милая Луиза», я с ее капитаном часто

письма передаю. Диктуйте».

Он диктовал, - медленно, внимательно, стараясь ничего не забыть, следя за ее смуглыми

руками. Когда Джованни закончил, Амрита, посмотрев на него, потянувшись, коснувшись его

пальцев, проговорила: «Вы ведь теперь в Японию, да? Там будет у вас кто-то, с кем письма

можно передавать?»

Джованни покачал головой. «Я напишу, - пообещала Амрита, - напишу им, что вы туда едете.

И приводите своего мальчика на обед завтра, хоть познакомлюсь с ним».

Когда он ушел, Амрита посмотрела на бумаги и сказала: «Сорок лет ты ничего не посылала

ему, а сейчас хочешь? Может, и умер он давно».

Женщина закрыла глаза. «Да, двадцать лет мне было, Приянке пять исполнилось. А ему –

тридцать семь, он же говорил, он тогда только овдовел, недавно». Она вспомнила светло-

голубые глаза и горько подумала:

- А ведь звал он меня с собой, на коленях стоял, просил. А я побоялась - ну какая из меня

жена, туземка, да еще и с приплодом, смеяться бы стали.

Господи, сколько лет прошло, а я все забыть его не могу, тут же все это было, - она

обернулась на дом, - там, в спальне. Он тогда попросил: «Потанцуй мне, пожалуйста». Я

танцевала, а он потом вздохнул, потянул меня к себе и сказал: «Давай поженимся, Амрита, я

прошу тебя, уедем со мной».

Амрита взяла чистый лист бумаги, и, посмотрев на него, написав первую строчку, замерла –

в саду кричали павлины, - низко, отчаянно, протяжно. «Дорогой Джон!», - прочитала она, и

стала писать дальше.

Пролог

Копенгаген, весна 1601 года

Девочка проснулась, и, поворочавшись, зевнув, открыла глаза. В детской ничего не

изменилось – на ковре лежала игрушечная тележка, и деревянные, раскрашенные куклы.

Она еще раз зевнула, и, помотав льняными волосами, принюхалась – в полуоткрытую дверь

доносился запах корицы.

- Булочки! - обрадовалась девочка. Она, как была, босиком, побежала вниз, по лестнице. На

кухне было тепло, и она, просунув голову в дверь, позвала: «Папа!».

Сэр Роберт поднял голову от бумаг, разложенных на столе, и, собрав их, улыбаясь, протянул

руки: «Энни! Доброе утро!»

Дочь забралась к нему на колени и, положив голову на плечо, спросила: «Мама на работе,

да?».

- Да, счастье мое, - улыбнулся отец, - уже во дворце.

- У короля? – таинственным шепотом спросила девочка, широко раскрыв серые глаза,

засунув палец в рот.

-И у королевы, - сэр Роберт рассмеялся, и нежно вернул пальчик на место.

-А ты не работаешь, - девочка выпятила губу. «Почему?».

- Я работаю папой маленькой Энни, - Роберт поцеловал дочь, - раз мама наша так занята.

Понятно?

- Вырасту, - заявила Энни, - тоже буду фрейлиной, буду носить шелковое платье, и на охоту

ездить. А вы возьмете меня в Швецию осенью? – озабоченно спросила она. «Я тоже хочу на

охоту, мне ведь уже четыре года, я большая!»

- Возьмем, конечно, - он пощекотал дочь и велел: «Беги, умывайся, а я пока тебе молока

налью, и, пока ты спала, я за булочками сходил».

- Две, - велела Энни, слезая с колен. «Нет, три!».

Проходя мимо большой, полутемной гостиной, она, как всегда, не удержалась, и заглянула

внутрь, - посмотреть на медвежью шкуру. «Это мама убила, - восторженно прошептала

Энни. «Вот это да!».

После завтрака они сели в детской и Роберт, слушая, как дочка бойко читает Псалмы,

улыбнувшись, закрыл глаза. «Если бы еще Мэри не надо было так много работать, -

вздохнул он, чувствуя весеннее солнце на лице. В полуоткрытые ставни доносился крик

чаек, дул свежий, морской ветер и он вдруг подумал:

- Ну, еще лет десять тут можно спокойно провести. А потом домой, в усадьбу. Все равно у

нас после Ее Величества королем Яков станет, наверняка Англия и Шотландия объединятся,

так что уже не будем жить на границе. Будем охотиться, сидеть у камина и воспитывать

детей.

- А ты что улыбаешься, папа? – подозрительно спросила Энни.

- Потому что ты хорошо читаешь, - ласково ответил сэр Роберт. «Сейчас буквы напишем,

французским позанимаемся, и пойдем в гавань, а потом – на рынок».

- Птиц покормим! – обрадовалась Энни.

Пока она пыхтела, выписывая буквы, Роберт быстро проверил платьица у Энни в сундуках и,

обернувшись, спросил: «Какое хочешь?»

- Бархатную юбочку с кружевом, - вздохнула девочка. «Нет, в ней же только в церковь, или

во дворец. Тогда серое платьице, с белым передником».

На улице она взялась за его руку и серьезно велела: «Ты только иди помедленнее, папа, а

то я за тобой не успеваю».