o c24ec28d571a6d65

«Я вас слушаю». Женщина плюнула ему в лицо и закрыла глаза.

- Давайте тряпку и воронку, - зло приказал инквизитор, засовывая зубцы на место. «И

принесите еще пару ведер воды, мне все равно, если у нее там внутри все разорвется, она

мне скажет, кто это был».

Анушка почувствовала воду, - холодную, неумолимую, быструю, - внутри себя, и подумала:

«Я же всегда боялась боли». Перед ней были темные, счастливые глаза Джованни, и она

улыбнулась: «Надо, чтобы жил. Бабушку только жалко. Ну, прощайте, милые».

Она глубоко, напрягшись, вздохнула, и ощутила, как шелк проскальзывает дальше, совсем

глубоко. А потом не было ничего, кроме свежего запаха лотоса. Она танцевала, и Джованни

смотрел на нее, - как тогда, вечером, в ее маленькой комнате. Анушка оказалась в его руках

и ответила на его поцелуй, - сильно, так, что у нее перехватило дыхание, - навсегда.

Отец Фернандо вынул щипцами тряпку и с отвращением посмотрел на закатившиеся глаза

женщины. «Так бывает, - пожал плечами второй инквизитор. «Слишком далеко затолкнули,

она и задохнулась».

- Да, - вздохнул, глава трибунала, - теперь мы уж точно не узнаем, кто это был. Ну, пошлите

к ее бабке, жалко старуху, она-то женщина набожная, в соборе убирается. Пусть тело

заберет, и скажите, что мы за наш счет ее похороним.

- Очень милосердно, - одобрил второй инквизитор, и перекрестился.

Джованни спешился и велел сыну: «Ты иди в наши комнаты, начинай там складываться, я

сейчас к отцу Фернандо зайду, проверю, как там дела, а потом, - Хосе увидел, как отец

внезапно, нежно улыбается, - отправимся знакомиться».

- А, отец Джованни, - улыбнулся глава трибунала, подняв голову от бумаг. «Я вас хотел

поблагодарить, - отчеты в таком порядке, в каком они полвека уже не были, теперь не

стыдно их в Рим посылать. Вы не представляете, что у нас тут случилось!»

- Что? – лениво поинтересовался Джованни.

- Нарушение обета целомудрия, - шепотом, оглядываясь, ответил глава трибунала.

«Поступил донос, мы вызвали эту женщину, танцовщицу, как их тут называют, ну, вы

понимаете, - отец Фернандо чуть усмехнулся, - а она возьми и задохнись при испытании

водой».

- Очень жаль, - спокойно сказал Джованни, рассматривая пальмы за окном. «Но надо ее

похоронить, как положено, хоть она и грешница, конечно. Я могу это сделать».

- Я был бы очень вам обязан, - обрадовался глава трибунала. «Вы, отец Джованни,

настоящий пастырь, - такой, каким был отец Франциск Ксаверий, да упокоит Господь его

душу».

- Я просто делаю свою работу, - темные глаза отца Джованни чуть сверкнули, и глава

трибунала удивился: «Плачет, что ли? Да нет, такие люди не плачут, он, будто из камня

высечен».

Джованни и не помнил, как он добрался туда.

Он шел, проталкиваясь, через гомонящий базар, вдыхая запах специй. Он вспоминал ее

глаза – большие, обрамленные пушистыми, длинными, - будто крылья бабочки, - ресницами.

Анушка посмотрела на него снизу и ласково сказала: «Вот сейчас я чувствую, что двадцать

три года ожидания даром не прошли. Только обещай мне, что в следующий раз это не будет

так долго, я не вытерплю».

- В следующий раз, - он, еле касаясь, целовал эту прекрасную грудь, - это будет, как только я

вернусь. И потом, - Джованни приник губами к ее шее, вдыхая аромат лотоса, - это будет

каждую ночь. Ну и днем тоже, разумеется.

Анушка нежно рассмеялась и прижала его к себе, гладя темноволосую, с проседью голову.

Амрита сидела на террасе, глядя на расхаживающих по саду павлинов. Джованни

остановился сзади, не зная, не представляя, что сказать.

- Когда она была маленькая, - тихо проговорила женщина, - она поднималась на рассвете, и

кралась сюда, босиком. Кормить птенцов. Я как-то вышла на террасу, а она стоит, смеется, и

птицы ей на плечи вспархивают. Три годика ей было.

Он опустился рядом, положив ей голову на колени, и заплакал. «Не надо, - прошептала

Амрита, - то не ваша вина, не надо».

- Если бы я был рядом, - он помолчал, глубоко вздохнув, - ничего бы этого не было.

- Как Приянка моя умерла, так мы с Анушкой на север поехали, - женщина положила

маленькую, сильную руку ему на плечо, - танцевала я там. А когда вернулась, соседи

сказали, что отец ее тут был, искал нас. Видите, как получилось, - если б забрал он тогда

Анушку, может, все по-другому и повернулось бы. Не знаю, жив ли он сейчас, может,

встретите его, так расскажите, что с дочкой его стало. Виллем де ла Марк его звали, - она

замолчала и Джованни спросил: «Тот самый?».

- Тот самый, - неслышно ответила женщина. «А вы, - он почувствовал в ее голосе улыбку, -

если дочка у вас родится, назовите ее Анитой, ладно? Как девочку мою».

Он, было, хотел что-то сказать, но женщина прервала его: «Того ни вы, ни я не знаете, а

один лишь бог, ну, или боги. Может, и будет у вас еще счастье, сеньор Джованни».

- Я, - он сглотнул, - я похороню ее. Это ничего, что в земле, у вас ведь сжигают, я знаю?».

- Вам тяжело будет, - вздохнула женщина. «Не стоит, может?».

Он поднялся, и ответил, вытерев лицо: «Это самое малое, что я могу сделать. Можно, -

робко попросил Джованни, - можно мне к ней?»

- Конечно, - Амрита помолчала. «А что в земле – у нас так святых хоронят, тех, кто