o c24ec28d571a6d65

Мияко закивала и, сглотнув, сказала: «Вы будете недовольны, я правда ничего не понимаю

этого».

- Ну, - Джованни, наконец, добрался до груди – она была белоснежной, большой и

прекрасной. «Это, любимая, - он поднял голову, и, посмотрев ей в глаза, ласково улыбнулся,

- дело поправимое».

- Господи, какие бедра, - подумал он, уложив Мияко удобнее, и пообещал себе, что

обязательно посмотрит на все это сзади. «И снизу тоже», - Джованни устроил ее ноги у себя

на плечах. «Но сначала так, потому что я больше не могу».

Почувствовав его, Мияко закричала – сладко, низким голосом, и вдруг, испугавшись, сжала

зубы. «Нет, - шепнул Джованни, - нет, пожалуйста, любовь моя, не надо. Кричи, сколько

хочешь, столько и кричи».

Черные, длинные волосы разметались по татами, и она, приникнув к его губам, прошептала:

«Господи, я сейчас умру от счастья».

Она билась в его руках, шепча что-то неразборчивое, нежное. Потом, много позже, откинув

голову назад, обнимая его, она опять закричала – протяжно, долго.

- Так не бывает, - сказала она, плача. «Я, правда, сейчас умру, сэнсей!»

- Не позволю, - он поднял ее и поставил у стены, опустившись на колени. Она зарыдала,

вцепившись руками в тонкую, рисовую бумагу, царапая ее ногтями. «Ну, все, - сказал себе

Джованни, ощутив ее вкус, - все, я больше ее никуда, и никогда не отпущу».

Мияко раздвинула ноги, - широко, и, выгнув снежной белизны спину, шепнула: «Пожалуйста,

сэнсей, пожалуйста!».

- Да я только начал, - усмехнулся Джованни, и, увидев эти самые бедра сзади, - как и хотел, -

добавил: «До утра ты не заснешь, а потом, - он с удовлетворением услышал ее стон, - я тебя

опять разбужу».

Она задремала, когда в лесу начали щебетать птицы. Джованни пристроил ее голову у себя

на плече, и накрыл их обоих ее кимоно. Он лежал, гладя ее по растрепавшимся волосам,

любуясь искусанными, распухшими губами, темными кругами под сомкнутыми, длинными

ресницами. Почувствовав его взгляд, Мияко пошевелилась и пробормотала: «Сэнсей...»

- Спи, любовь моя, - он поцеловал ее, - нежно, долго, тихо. «Спи, мое счастье, я тут, я с

тобой ».

Он спал долго, и, еще не открывая глаз, пошарив рукой рядом с собой, найдя ее, услышал

робкий голос: «Простите, сэнсей, я сейчас, сейчас, уйду в кладовку, извините».

Джованни рассмеялся, и, увидев ее смущенное лицо, сказал: «Вот что, любовь моя, ни в

какую кладовку я тебя не пущу. А ну иди сюда».

Он погладил ее пониже спины – там все было такое, как надо, - круглое, теплое, мягкое, и

добавил, обнимая Мияко, целуя пахнущие вишней волосы: «Сейчас мы поспим – вместе,

потом поедим, а потом будем работать, поняла?»

Мияко кивнула и неловко, смущаясь, устроилась у него под боком. «Правильно, - зевнув,

ворчливо сказал Джованни. «И чтобы больше никуда не бегала, - он поцеловал теплое плечо

и, опять задремал,- так и не выпустив ее из рук.

Уильям де ла Марк, стоя на носу, оглядел гавань Сендай и презрительно сморщил нос:

«Совсем деревня. Долго мы тут будем, папа?»

- Дня два, - уверил его адмирал, посмотрев на россыпь домиков, рыбацкие лодки,

вытащенные на берег, развешанные для просушки сети. «Тут надо, - он усмехнулся, - кое-

что выгрузить, но не сейчас, не днем, а попозже»

-Ящики, что в трюме стоят, - протянул Уильям. «А кто это забирать будет?»

- Некий Масато-сан, начальник охраны его светлости даймё Датэ Масамуне, - ответил

адмирал. «Сам понимаешь, везти такое сушей, через всю страну – опасно, сёгун за это по

голове не погладит, если узнает».

- Он еще не сёгун, - заметил мальчик и тут же оживился: «Смотри, замок на холме! Это там

живет даймё? Мы пойдем ему представляться?»

- Непременно, - адмирал обернулся и велел спускать шлюпку. «Даже не столько

представляться, мой дорогой Уильям, сколько получать звонкое золото. Задаток нам выдали

в Нагасаки, а тут предстоит полный расчет. Ну, и жемчуг матушке купим, мне говорили, тут

он хорош».

-А что ты выбирал в той лавке гравюр, в Нагасаки? – вдруг спросил мальчик, когда отец уже

сел на весла. «Ну, когда ты мне велел на улице подождать?»

Виллем почувствовал, что чуть краснеет, и ответил: «Так, картины, матушке они тоже

понравятся».

«И еще как, - улыбнулся про себя адмирал, вспомнив альбом. «Вернемся в Лондон, Питер за

Уильямом присмотрит, а я Марту в усадьбу отвезу. Дня на два. Нет, на три. Как раз лето

будет, на лодке покатаемся – ну, если, конечно, силы для этого останутся».

- Да, - вздохнул мальчик, обводя глазами единственную торговую улицу, что спускалась к

морю, - это, конечно, не Макао.

- Все-то ты видел, - вздохнул Виллем, вытаскивая шлюпку на берег, - я в твои годы еще в

замке сидел, ну, на охоту с отцом ездил, и все. Ты как, - он испытующе взглянул на Уильяма,

- замком-то будешь заниматься? Или пусть дальше разваливается?

- Еще чего! – присвистнул мальчишка. «Заработаю денег, и отстрою, не для того он

четыреста лет в семье был, чтобы в груду камней превратиться. Тем более, - он вскинул

карие глаза, - ну не вечно же испанцы в Нижних Землях сидеть будут. Вообще, - небрежно

заметил Уильям, - я бы поехал туда, повоевал с ними. Когда вырасту, конечно, - добавил он

торопливо, увидев взгляд отца.