70
Психология Фрейда обитает в узких рамках научного материализма девятнадцатого столетия. Его философские предпосылки так и не были исследованы – должно быть, из-за недостаточного философского оснащения самого творца этой психологии. В итоге он неизбежно угодил под влияние местных и временных предрассудков (этот факт отмечают многие критики). Психологический метод Фрейда сродни прижиганию больного места и предназначен преимущественно для лечения невротических пациентов. Это инструмент, которым врач должен пользоваться, но инструмент опасный и губительный – или, в лучшем случае, бесполезный – в применении к естественным проявлениям жизни и ее потребностям. Пожалуй, толика односторонности и догматизма в теории, подкрепляемая порой фанатичной нетерпимостью, была насущна в первые десятилетия нашего века, но позже, когда новые идеи получили широкое признание, все переросло в общий урон привлекательности и даже, как всякий фанатизм, вызвало подозрение во внутренней неуверенности автора теории. В конце концов, каждый из нас несет факел знания только часть пути и никто не застрахован от ошибок. Сомнение – мать научной истины. Тот, кто борется с догмой в высших кругах, зачастую достаточно трагично становится жертвой тирании частичной истине. Все, кто был причастен судьбе этого великого человека, видели, как эта трагедия шаг за шагом разворачивалась в его жизни и все больше сужала его кругозор.71
В ходе личной дружбы, связывавшей меня с Фрейдом на протяжении многих лет, я сумел глубоко заглянуть в мысли этого замечательного человека. Он был одержимым демонами; ему было даровано ошеломляющее откровение, которое завладело его душой и никогда более не отпускало. Знакомство с идеями Шарко пробудила в нем первобытный образ души, подвластной демону, и распалило ту тягу к познанию, которая предъявила его взору темный континент бессознательного. Он верил, что обладает ключом к темным безднам одержимой психики. Он хотел разоблачить иллюзорность мнения, будто «нелепые суеверия» прошлого суть дьявольское наваждение, сорвать маску с нечистого духа и превратить его обратно в безобидного пуделя[167] – словом, низвести до «психологической формулы». Он верил в силу интеллекта, и никакие фаустовские содрогания не могли умерить его научный пыл. Однажды он сказал мне: «Вот любопытно, что невротики станут делать в будущем, когда все их символы окажутся раскрытыми. Ведь тогда невроз станет невозможен». Он ожидал, что просвещение принесет свои плоды, а его любимой цитатой была фраза Вольтера «Écrasez l’infâme». Отсюда проистекало удивительное знание и понимание любого болезненного психического материала, который он улавливал под сотней обличий и который мог обнажать с поистине бесконечным терпением.72
Людвиг Клагес говорил, что «дух – противник души»[168]. Эти слова могут служить предостережением по поводу фрейдовского способа обращения с одержимой психикой. Всякий раз, когда ему это удавалось, он развенчивал «дух» как обладающую и подавляющую сущность, всякий раз сводил к «психологической формуле». Дух для него был просто «не чем иным, как». В одной беседе я как-то попытался сослаться на библейское увещевание: «Испытывайте духов, от Бога ли они»[169], но мои старания пропали втуне. Судьба вела его иным путем. Вполне возможно стать жертвой одержимости, не понимая, почему ты, собственно, одержим. Надо хоть раз спросить себя: почему именно эта идея овладела мною? Что она означает по отношению ко мне? Смиренное сомнение может уберечь от того, чтобы с головой, как говорится, окунуться в какую-либо идею и сгинуть в ней навсегда.73
«Психологическая формула» Фрейда – лишь мнимая замена той демонической жизненной сущности, что вызывает невроз. В действительности только дух способен изгонять «духов», это не дано разуму, ибо последний есть в лучшем случае простой помощник, вроде фаустовского Вагнера[170], и едва ли годится на положение экзорциста.V. Памяти Рихарда Вильгельма
Дамы и господа!