О духовных явлениях в искусстве и науке

⁸⁴ На своей первой лекции в Психологическом клубе Цюриха Вильгельм по моей просьбе показал, как пользоваться «И-цзин» и сделал прогноз, который менее чем за два года сбылся в точности и с предельной ясностью. Предсказания такого рода могут быть дополнительно подтверждены многочисленными экспериментами. Однако меня не интересует установление объективной достоверности предсказаний «И-цзин»; я, как и Вильгельм, воспринимаю последние просто как исходное условие. Меня самого восхищает тот поразительный факт, что в гексаграмме становятся различимыми скрытые качества мгновения. Взаимосвязь событий, очевидная из «И-цзин», фактически аналогична той, которая выводится из астрологии. Миг рождения в астрологии можно сопоставить с выпадением монет, созвездия – с гексаграммами, а астрологическое истолкование сведений о рождении будет соответствовать сопроводительным текстам к гексаграммам.

⁸⁵ Тип мышления, основанный на синхронистическом принципе и достигший своего полного выражения в «И-цзин», служит полнейшим отражением китайского мышления как такового. На Западе оно выпало из философии со времен Гераклита, разве что проявилось слабым эхом у Лейбница[180]

. Но ошибкой было бы утверждать, что оно совсем угасло; нет, оно затаилось в сумерках астрологических спекуляций и остается там по сей день.

⁸⁶ «И-цзин» же откликается на что-то внутри нас, требующее дальнейшего развития. Оккультизм переживает в наши дни беспрецедентное возрождение и почти целиком затмил свет западного разума. Я говорю сейчас вовсе не о наших средоточиях учености и не о людях, их представляющих. Как врач, которому выпало лечить обычных людей, я хорошо знаю, что университеты перестали быть распространителями знаний. Люди устали от научной специализации, рационализма и интеллектуализма. Они хотят истин, которые расширяют сознание, а не ограничивают, которые не затемняют, а просвещают, которые не стекают, словно вода, а проникают в самое нутро. Эти духовные поиски, смею думать, способны ввести широкую общественность в заблуждение.

⁸⁷ Когда я размышляю о значимости достижений Вильгельма, мне вспоминается Анкетиль Дюперрон, француз, подаривший Европе первый перевод Упанишад[181]

. Это случилось в ту пору, когда – по прошествии почти восемнадцати столетий от рождения Христа – случилось невообразимое, и Богиня Разума изгнала христианского Господа из Нотр-Дама[182]. Сегодня, когда в России происходит нечто еще более ужасное, чем события в революционном Париже, а христианство ослабело настолько, что даже буддисты считают полезным направлять миссионеров в Европу[183], именно Вильгельм сумел принести нам новый свет с Востока. Он сам считал эту задачу своим культурным призванием, ибо понимал, сколь многое способен предложить Восток на удовлетворение наших духовных потребностей.

⁸⁸ Нищему не поможет милостыня, большая или малая, зажатая в его руке, даже если он побирается именно ради нее. Истинной помощью будет изложить ему способы раз и навсегда покончить с нищенством посредством работы. К сожалению, духовные нищие нашего времени слишком уж склонны принимать милостыню Востока, оптом и в розницу, и бездумно подражать восточным обычаям. Эту опасность, которая неотступно нас преследует, Вильгельм осознавал четко и ясно. Духу Европы не помогут ни новые ощущения, ни, образно выражаясь, щекотание нервов. То, на создание чего у Китая ушли тысячелетия, нельзя получить кражей. Если мы хотим усвоить эту мудрость, нам понадобится заслужить право на нее, работая над собой. Какова будет польза от мудрости Упанишад или глубины китайской йоги, если мы отринем наши собственные устои, отвергнем их как изжившие себя заблуждения, если мы, подобно бездомным пиратам, осядем с воровскими намерениями на чужих берегах? Прозрения Востока и все глубокомыслие «И-цзин» нисколько на нас не воздействуют, если мы отстранимся разумом от наших собственных проблем, если предадимся общепринятым предрассудкам, если спрячем от себя нашу истинную природу со всеми ее опасными подводными течениями и тьмой. Свет этой мудрости сияет лишь во мраке, а не в ярко освещенном театре нашего европейского сознания и воли. Мудрость «И-цзин» восходит к долгой истории кровопролитий, о которой мы получаем лишь слабое представление, когда читаем о массовых расправах в Китае, о зловещем могуществе силе китайских тайных обществ, о беспросветной нищете, о безнадежности, унынии и пороках, свойственных жизни китайских масс.