О еде: строго конфиденциально. Записки из кулинарного подполья

Были и другие развлечения. Например, здесь любили заключать пари. Если, например, за Кубок мира в полусреднем весе боксировали панамец и доминиканец, у нас всегда находились повара или официанты, готовые поддержать ту или иную национальность и сделать ставку, независимо от того, на чьей стороне изначально был перевес. Пуэрториканец ставил на эквадорского боксера, даже если тот был заведомо слабее противника. А я всегда благоразумно покупал с выигрыша упаковку пива для всех — чтобы никто не обиделся. Многие латиносы играли в «банк»: ровно неделю все участники отдавали всю зарплату одному человеку. Естественно, каждую неделю «банкир» менялся. Суть затеи, как я понял, состояла в том, что два месяца все старались как-то извернуться и прожить без денег, тратили ничтожно мало… зато, когда наступала их очередь, получали свои тысячи и сорили деньгами, как пьяные матросы. Я никогда не понимал таких игр. К тому же тут требовалось безграничное доверие к ближнему. А я бы не смог поручиться, что, например, Луис не сбежит, получив свой куш, в город и не напьется там в одиночку, оставив остальных с носом. Так что я предпочитал довольствоваться своим собственным скудным заработком. Тем более что у меня все равно не было времени его тратить.

Однажды туманным вечером, около десяти, когда в обеденном зале сидело всего несколько посетителей, по ресторану словно пропустили электрический ток. Весь квартал ринулся на автобусную станцию, откуда было едва видно и слышно, что делалось в «Райнбоу роум». «Там Фрэнк! Там Фрэнк!» — слышался боевой клич. Даже повара покинули свои рабочие места, чтобы увидеть все своими глазами. Да, к нам пожаловал Фрэнк Синатра собственной персоной, он пришел пообедать — и он пел! Синатра заглянул к нам со своей свитой толстошеих дружков, заказал выпивку и закуску, а теперь, стоя перед нашим оркестром, выводил свои рулады для пораженной как громом публики, которой десерт не лез в горло. Эти бедные туристы, которые десять минут назад ругали на чем свет стоит плохую погоду и туман, скрывающий от них знаменитый вид, пустой ресторан, противную еду, внезапно оказались самыми удачливыми людьми в Нью-Йорке. Синатра, видимо пребывая в хорошем настроении, пел довольно долго. Когда я уходил с работы, он был еще там.

Заглянула к нам как-то и другая знаменитость — хорошо известный деятель сицилийской мафии — по линии «развлечений и финансов». Он зашел на кухню и перекинулся несколькими словами с нашим добродушным шеф-поваром-неаполитанцем. Я сам видел, как он снисходительно потрепал повара по щеке, опустив в его карман купюру, — нашему бедолаге-шефу велели приготовить «ньокки по-генуэзски, как я люблю». В меню ньокки по-генуэзски не было, и мне почему-то казалось, что Квинто не то, что ньокки с мясным соусом, а вообще ничего не готовил «с нуля» уже лет сто. Он больше напоминал диспетчера аэропорта, чем повара. Тем не менее он взял у этого типа деньги (да, похоже, у него и выбора не было), и следующий час (посреди обеденной горячки) бросал и бросал в кипящую воду порции ньокки. Руки у него дрожали от страха, по щекам катились слезы — ведь то, что получалось, не оправдывало его ожиданий. Не помню, чем в конце концов все закончилось, но на следующий день шеф снова появился на работе, — значит, клиент остался доволен.

Еще один запомнившийся вечер — благотворительный турнир по теннису. Весь ресторан был забит актерами, политиками, знаменитостями, так называемыми «парнями Кеннеди» — белобрысыми ребятами в смокингах и баскетбольных кроссовках. Агенты спецслужб и ищейки прочесывали кухню в поисках взрывчатых веществ и оружия. Я был очень удивлен, что они не нашли ни того ни другого. Гвоздем программы стало происшествие с почетной гостьей праздника Диной Мэрилл, сидевшей во главе стола рядом со своим муженьком Клиффом Робертсоном. Один из наших официантов-ветеранов не удержал поднос с горячими тортеллини под сливочным соусом «Альфредо» и обрушил груду брокколи и мяса с густыми, жирными сливками и пармезаном прямо на прическу мисс Мэрилл. В тот вечер на кухне рыдали и рвали на себе волосы. Провинившийся официант едва не покончил самоубийством от ужаса, стыда и горя. Он был из семейной династии. Папу отправили теперь подавать кофе, и сын был безутешен. Не знаю, отчего он так расстроился: в конце концов, младшие приходят на смену старшим, и это нормально.