О смерти и умирании

Пациент: Это правильно. Что касается священников – мне кажется, получить их совет, когда это очень нужно, – даже сложнее, чем поговорить с психиатром. Такая специфика. Само собой, священник работает безвозмездно, а труд психиатра оплачивается. А раз человек получает за свою работу деньги, то может работать и днем, и ночью – когда угодно. Врача можно вызвать в любое время. А попробуйте ночью пригласить священника!

Капеллан: Похоже, с духовенством у вас не очень складывалось.

Пациент: Нет, сейчас у меня очень хороший духовник, беда в том, что у него целая орава детишек. Четверо, не меньше. Где же ему найти время? Мне вот рассказывают, сколько юношей обучается в семинариях. Не так уж и много! Мы вот с трудом находили людей, которые захотели бы поработать в приходской школе. Только я думаю – если церковь будет реально над этим работать, вполне можно привлечь молодежь.

Капеллан: Мне кажется, мы уже выходим за рамки семинара, однако обсудить подобные вопросы все же нужно. Предлагаю нам еще раз встретиться – теперь уже вдвоем. Попробуем переосмыслить роль церкви. Я согласен с некоторыми мыслями нашего пациента.

Доктор: Да, и я рада, что мистер Х. поднял сейчас эти вопросы. Все это очень важно. Что скажете о работе сестер?

Пациент: В этой больнице?

Доктор: Да-да.

Пациент: Ну, здесь есть сестры, которые хорошо работают, но с пациентами ладить не умеют. Есть одна такая – бывает, пообщаешься с ней днем, а ночью капеллана зовешь. Сосед по палате говорит, что без таких сестер в два раза быстрее поправиться можно. А та сестра вечно с кем-то воюет, понимаете, о чем я? Зайдешь к ней, попросишь помощи, говоришь, что тебе бы срочно поесть – знаете, язва просит, печень ноет, еще бог весть что. Но она же постоянно занята. Что хочешь, говорит, то и делай. Хочешь – ешь, не хочешь – не ешь. Есть еще одна. Хорошая девушка, можно сказать, даже и помочь не откажется. Но ведь не улыбнется! А я ведь такой человек – и улыбаюсь, и всегда дам понять, что рад ей. Так для меня вдвойне печально на нее глядеть. Каждый вечер заглядывает в палату, и хоть бы тень улыбки промелькнула!

Доктор: Как вам сосед по палате?

Пациент: Знаете, у него сейчас начались ингаляции, поэтому особо не поговоришь, но мне кажется, мы бы поладили. Тем более что болезней у него точно меньше, чем у меня.

Доктор: Вы говорили, что планируете побеседовать пять-десять минут, иначе устанете. Пока хорошо себя чувствуете?

Пациент: Как ни странно, пока все неплохо.

Доктор: А знаете, сколько мы разговариваем? Уже час.

Пациент: Не представлял, что столько продержусь.

Капеллан: Мы переживаем, не хотелось бы вас утомлять.

Доктор: Да, думаю, нам действительно нужно заканчивать.

Пациент: Мне кажется, мы почти обо всем поговорили.

Капеллан: Я еще загляну к вам ближе к ужину, когда буду собираться.

Пациент: Часиков в шесть?

Капеллан: Да, с половины шестого до шести, в этом районе.

Пациент: Прекрасно. Поможете мне заодно разобраться с ужином? Вечерняя сестра у нас не очень…

Капеллан: Конечно.

Доктор: Спасибо, что зашли, я очень вам благодарна.

Беседа с пациентом Х. была ярким примером «интервью создания возможностей», как мы это называем.

В больнице Х. считали угрюмым, необщительным человеком. Никто не предполагал, что он согласится на эту встречу. В самом начале беседы пациент предупредил, что ему может стать плохо, если он просидит больше пяти минут. Однако мы говорили час, а он даже не собирался уходить, хорошо себя чувствовал физически и эмоционально был на подъеме. Пациента удручали личные невзгоды, наиболее тяжелой из которых стала смерть дочери вдали от дома. Тем не менее в основном на него давила безысходность. Она сразу прозвучала в рассказе о разговоре с его первым врачом: «…сказали, что надежды нет. Сам доктор рассказывал, что у его отца была такая же операция, в той же больнице, у того же хирурга. Отец так и не выздоровел, умер через полтора года. Мой ровесник. Доктор сказал, что мне остается только ждать, конец один».

Х. не сдался и обратился в другую больницу, где ему дали надежду.