О театре и не только

Ах-Манджиев. Почему впереди. Ах, потом тире и фамилия. Ах, какой Манджиев, что ли, думал я мальчишкой в Сибири, когда мама произносила эту фамилию. 45 лет хочу спросить у знатоков, что обозначает «Ах» перед фамилией Манджиев, но не суждено, видимо, узнать. И у Лага Нимгировича не сподобился выяснить, так и живу в неведении. Может, обозначает «старший брат Манджиева»? Но это не главное, главное, что мы, режиссеры, не заметили, не раскусили, не выяснили все грани таланта калмыцкого самородка. Мы, режиссеры, не увидели драгоценный блеск души и таланта, сейчас я чувствую свою вину перед ним. Но что теперь каяться, не он первый и не он последний будет в нашей суетной, безоглядной, непроницательной жизни. Живем рядом и не видим своими глазами с диоптриями движение, свет души человека. А жаль. Лага Нимгирович обладал особым свойством – излучать жизнерадостную, веселую, здоровую силу души. В нем были своеобразное обаяние и простодушная трогательность. Иногда он напускал солидность и важность, чтобы оградиться от нехороших людей и отпугнуть врагов и хамов. А у нас зачастую бескрайнее поле хамства, жестокости, невежества, злобы. Талант тут не защита. Да кто его разглядывает, наоборот – маяк для злобы и насмешек. Но Ах-Манджиев прожил исключительную, внятную, ясную, полезную семье и людям жизнь. Но вот, на нашу беду, не до конца реализовался. Это мое личное мнение. И только в последние годы жизни ему немножко подфартило, но порох был не до конца использован. Не до конца отстрелялся.

Когда я дал ему роль Дорджи в спектакле «Случай, достойный удивления» Лага Нимгирович немножечко раскрыл свою тему в творчестве. А тема его творчества и его актерская органика, его психофизика – это боль и защита правды, справедливости, любви. Он нес в себе боль за весь народ, как бы это не звучало патетично.

Это прорисовывалось, брезжило в его темпераменте, устремлениях. Но, к сожалению, материала пьесы было маловато. Так бы актер мог вытащить более глубокую тему. Лага Нимгирович активно взялся за главную роль и вытащил ее на горбу своего таланта. Герой был беспомощный, растерянный, драматичный, но упертый, волевой, настырный, таких людей много в нашем окружении. За любовь дочери он вытащил из своего нутра недюжинную силу и стойкость. Не так ли зверь борется за своего детеныша?

В его голосе были нотки драматизма, а местами Ах-Манджиев доходил до трагизма. В зоне молчания актер плакал. Он стоял на авансцене, молчал, а слезы текли по его лицу. Это дорогого стоит. В этой сцене читалась беспомощность, непонимание происходящего. В других сценах актер пластически выразил свое внутренне состояние, был заводной, суетливый, не находящий точку опоры. Бегал по сцене, давал ненужные советы, что-то переставлял. Персонаж знал цель, а как добиться цели, у него не хватало ума, средств. А когда пришел богатый жених свататься к его дочке, персонаж Дорджи был сама вежливость, весь податливый, угождающий, и здесь актер был смешной и показал свое комедийное дарование. Но шло не холостое комикование, а логичное, жизненное, узнаваемое положение ситуации. В образе Дорджи актер показал полифонию красок в характере, актер был логичен. И образ Дорджи, простого мужичка, вырос и стал одной из главных фигур в спектакле. Я видел другие версии «Случая, достойного удивления», но образ Дорджи получался второстепенным. Это я не к тому, что у меня было лучше, а к тому, что это исключительная заслуга актера Ах-Манджиева. После спектакля я понял, что режиссеры не раскрутили, не раскрыли талант великолепного актера. После премьеры Лага Нимгирович позвал меня в какую-то бендежку, вытащил чекушку, разлил в сосуды и сказал:

– Спасибо тебе, Андреевич, – и заплакал.

Помолчал и залпом выпил. Закурили.

– Я же сирота, Андреевич, – почему-то сказал Лага Нимгирович.

Я молчал, чувствовал, что Лага Нимгирович хочет высказаться, но не знал, как подступиться к важному разговору. Делал словесные круголя, но я почувствовал, что это пристройка к главной теме. И он высказал обиду на некоторых и что его не замечали как актера. Он был прав. У него внутри сидела заноза, и он не мог ее вытащить из души. У нас у каждого есть занозы, которые бередят душу и нет никакого способа вытащить их. И мы уйдем с этими занозами ТУДА, и только там найдем успокоение. И если Создатель простит нас за наши земные грехи, то хоть там будет все о кей. Никогда не требуй справедливости у Бога, иначе он тебя бы наказал – говорят так в народе.

У Лага Нимгировича была одноактная пьеса «Совесть дороже». Хороший материал. Может кто-нибудь когда-нибудь поставит. Я не смог. Прости, уважаемый Лага Нимгирович… Он был совестливый, справедливый. Не был карьеристом. Никуда не лез, в президиумах не сидел. Он по жизни делал свою муравьиную работу, не мечтал о богатстве, званиях, должностях. У него была своя ниша, и он был доволен ею, хотя жил с занозами.