О театре и не только

На второй день к завтраку я опять пошел с Алишером. Думал, возьму измором и настырностью. Но кто я с сыном и эта чиновничья, бездушная, нечеловечная система. Официантка опять по указке, видимо, директора талдычит свое. Я не ел, а просто присутствовал. Я не стал отвечать официантке. Все за столом молчали. Я встал и сказал сыну: «Ешь», – и ушел. И второй раунд я проиграл. Ребенок по-детски ничего не понимал, а мне отдых стал не отдых, море не море. Я объяснил Алишеру, как мог, и стал кормить его в прибрежной столовой, до моего завтрака, обеда, ужина. Однажды Алишер, тихо так, не надеясь ни на что, спросил: «Папа, я хочу с тобой в столовку ходить». Эти слова я запомнил на всю жизнь. Ну ладно я был бы с сыном без детской путевки один. Но приезжали другие позже и хвастались мне, что Самохвалов-директор разрешил их отпрыску питаться в столовой без путевки. Они, естественно, заплатили. Они каждый раз после завтрака, обеда и ужина говорили мне, чтобы я поговорил с этим Самохваловым. Они, наверное, обвиняли меня в беспомощности, тюхтя мол. Сам жрет со всеми, а дитё, как они говорили, бесхозный, один крутится вокруг столовой. И он действительно один торчал, ждал меня. Через какое-то время я стал сначала кормить Алишера, и он уже сытый играл один на танцевальной площадке. Я искупал свою вину мороженым. Конечно, я бы взял путевку на него, но я не знал отпустит ли мать его со мной. А Алишер с радостью бежал ко мне, когда я приходил за ним в садик. Как-то приехал из Архангельска и пришел за ним в детсад. На крыльце сидят дети, а Алишер сидит и плачет: «Папа!». Меня долго не было. Не мама, как обычно кричат дети, а папа. Я зашел во двор и крикнул: «Я здесь! Кто тебя обижает? Сейчас всем уши надеру!». Детей с крыльца всех сдуло. А я взял сына и повез к себе домой.

Так вот на его слова «Папа, я хочу с тобой в столовку ходить», я не знал, что ответить. Я был бессилен. А пацаны перед едой звали его в столовую и спрашивали, почему он не ест с отцом. Все дети шли с родителями в столовую, и только мальчишка-азиат один торчал на площадке и ждал моего выхода. Но ребенок есть ребенок. Заморочки взрослых «не пущать» не доходило до детского разума, и он играл в войнушку с детьми всяких Вольфсонов, Корнован, Калиш и с Сашей Стриженовым. Уже через много лет я спросил у Алишера, когда по телевизору вел передачу уже Александр Стриженов с женой. Узнал и помнит ли, как он играл с ним в войнушки. Сказал, что не помнит. А как играли в нашей комнате с воблой? Тоже не помнит. Прихожу в комнату, а там ребятня разложила воблу на полу и играли во что-то. Тогда воблу привозил на море. И хорошо, что не помнит. Я все помню. Прошло уже более 30 лет, а эта заноза сидит и не вытащить ее из души и головы. Поварам ничего не стоило добавить одну тарелку супа, но важен порядок, дисциплина. Должно быть точно как в ракетном двигателе. Но почему тогда в этой рассчитанной, расписанной по граммам продуктов, как в ракетном двигателе, столовой питались некоторые дети не по путевкам? Дети всяких Вольфсонов, Шапир, Патесонов, как и их родители, были на привелигированном положении. А один ребенок-азиат в положении изгоя. Парторг Минкульта СССР В.Н. Юрьев сказал директору, что я режиссер, могу сделать праздник Нептуна. Самохвалов отказал мне, по моему сценарию бесплатно сделать действо. А ведь никто не захотел, все отказались. Вот он расизм!

Когда я работал режиссером в Кустанае директор Шапиро Б.А., который пригласил меня в театр, вдруг по приезду стал относиться ко мне как ко второму сорту. Я это чувствовал кожей, не только по его поступкам. Главного режиссера В. Гранатова, Шияновского привечал. Они были той не безызвестной нации, а я изгой. Это в советское время. В Кустанае казахи в основном, а азиатов он не любил. «У меня изжога от них», – говорил Шапиро. Потом, когда я уже уехал оттуда, мне писали, что во время ремонта театра он умыкнул гранит для отделки своей квартиры.

И сейчас я чувствую в Москве, Ленинграде шовинизм. Я азиат. Второй сорт. Со мной разговаривают как с туземцем, который далек от их цивилизации, культуры. Это тебе не Америка, где негры, азиаты на равных.

И сейчас я встречаю отпор: «Не положено!». Хотя другим можно. Не искоренить это.

Сибирь. Мозаика из памяти

Сближение

70 лет прошло с момента депортации, геноцида, а Сибирь не отпускает. Мое поколение не может забыть и плохое, и хорошее о «сибирской академии» и останется с теми сибирскими отметинами и рубцами в душе и сердце до конца жизни.

Мне было 4 года, но помню товарный вагон, снег, елки на Урале. Кто-то крикнул: «Хәләтн! Арат!». Никто не пошевельнулся, а я подошел к холодной щели, но лиса уже скрылась. Не дождалась моего взгляда.