О театре и не только

Я ей: – Всё это я знаю давно. Мне Роза Зуфировна с Любовью Николаевной Мацаковой и актер Сасыков говорили. И Роза Зуфировна предупредила, чтобы я с министрами не цапался. А у меня от министров аллергия была. Я органически их не переваривал! Надя: «Вы, Б.А. умный, толковый человек. Зачем вам было лезть на рожон?». Я не сдержался: «Надя, они же ляпали такую ахинею! Например, один министр говорил про меня «Шагаев опустил калмыцкий театр до «Провинциальных анекдотов». А это была пьеса Вампилова. Сейчас Вампилову поставили памятник в Москве у МХАТа и в Иркутске. А кто помнит этого министра?

Надя: – Я помню сыр-бор в министерстве. И никто не вступился в защиту! Пусть, мол, Шагаева долбают!

– Я, Надя, брал хорошие пьесы. Для этого надо иметь художественный вкус. А ты пишешь, что я брал выигрышные пьесы и хороших актеров. И тут же сравниваешь меня с творчеством другого. Зачем? Мы разные.

Надя так разоткровенничалась, что подвигла меня сказать: «Когда я уже приехал из России позже, где-то в начале 1992 года мне сказали наши же, что Ханташов в беседе с 3–4 молодыми актерами сказал «Шагаева надо убирать. Деградирует, законсервировался, с начальством не ладит». Надя аж глаза вытаращила: – А зачем ему это было нужно?

– Это по поводу твоего вывода, что соревновался со мной. Второе – характер такой.

Надя: – А что было в Таганроге?

Я: Это мне рассказывал в Москве критик В. Смирнов В. в присутствии режиссера В. Магара и художника Перцова Лёни. Которые, кстати, ставили в Элисте спектакли «Емеля» и «Игра в фанты». Со слов критика Смирнова: «На фестиваль в Таганрог привез ваш театр спектакль «Дядя Ваня» Чехова. Мы – члены комиссии. Я говорю критикессе Натэлле Шах-Азизовой: «Натэлла, посмотри спектакль «Дядя Ваня». А мы пойдем пивка попьем». На следующий день спрашиваем у Натэллы: «Ну, как спектакль?». А она отвечает: «Ну что взять с национального театра? Да еще Чехов. Примитивно». – «Но кого-то там есть отметить?» – «Есть одна актриса, которая выделяется среди не чеховских актеров. Давайте отметим ее». А наградили тогда актрису Нину Барикову.

Я рассказал Наде, как вдруг неожиданно Володя заглянул ко мне домой, с актером С. Яшкуловым. Хорошо посидели. Володя был на удивление мягкий, добрый, что-то философствовал о жизни, творчестве, а потом вдруг ни с того, ни с сего сказал: «Ну, давайте на посошок. Держи. Мы с тобой долго вместе работали. Ты по характеру не такой как я. Ты веселый всегда, как будто у тебя всё хорошо. Молодец! На меня, надеюсь, не в обиде? Ты, я помню, советовал мне, когда я хотел поставить первый свой спектакль «Гвозди» взять другую пьесу. Зря я тебя не послушал. Потом в «Воззвании Ленина» оформление со шкурами ты придумал и достал эти шкуры. Спасибо тебе».

Сережа Яшкулов сказал: «Ценю, Володя, молодец! Андреич, зверь! Профессионал! И ты правильно, Володя, все говоришь. Вам надо вместе работать!».

Мы выпили и по-доброму расстались. Это было в 2000 году. Миллениум (тысячелетие) прошел. А через два года Володя ушел от нас. Надя слушала и что-то скуксилась. Вытерла глаза и мы расстались.

2-я беседа.

Я: – Надя, сначала и до конца постановки Зая-Пандиты происходила какая-то чертовщина. Я уже заканчивал пьесу «Зая-Пандита» и, как всегда я делаю – зачитал черновик одному приятелю. А он украл мою идею, быстро что-то сварганил и хотел первым выдать свой шедевр. Я его пристыдил за плагиат. И сказал: «Я написал о политике Зая-Пандите, а ты бы написал о создателе письменности Зая-Пандите». Короче, этот «друг» – плагиатор ретировался.

Пьесу приняли, работаю. И доброхоты познакомили меня с цидулькой, где написано: «Уважаемый Николай Джамбулович, разрешите уволить Шагаева после спектакля «Зая-Пандита». Но министр Санджиев Н.Д. не среагировал на неё.

Надя допытывается: «А кто это написал? Директор Сельвина?».

Я: В Орджоникидзе на фестивале после «обработки» нашим человеком из театра критиков Ю.Рыбакова, В.Калиша, те понесли ахинею. Ты все это слышала и знала. Во-первых, они многое не поняли в пьесе, в спектакле. «Зачем было показывать монашеские интриги», – говорили и писали они.

Зая-Пандит – лама, Аблай, Чакдорджаб – князья-братья. Зая-Пандит не должен мельтешить, дергаться, повышать голос. Сан не позволяет. Двигаются, орут только ханы. Я сам выхолащивал мизансценически, занижал голосово актеров. Это другой материал. Не рабочий класс, не Островский. Ты хоть поняла о чём я говорю? О чём спектакль?

– Да, – говорит Надя, – это всё есть в спектакле…

Я: – Народный артист Монголии Гомбосурен оценил ритуалы, обычаи. «Мы живем рядом с Тибетом, а калмыки на Западе, но у них обычаи, ритуалы точнее, чем у наших монголов, бурятов», – сказал он. А критик Т. Никольская в журнале «Страстной бульвар» пишет: «Сам великий просветитель, подаривший письменность народу, похож на буддийского священника».

Надя: – Они, критики, так и не поняли, кто на самом деле Зая-Пандит. Он лама. А им невдомек это. Поэтому у них сумбур в голове. «То ли религиозные, то ли этнические ритуалы?» – пишет та же Никольская. Ничего не поняла, а ещё столичный критик!