Обходной контроль

Мейсон ожидал меня в аэропорту Ньюарка в самолете Ф-51, заправленном и с работающими двигателями. Пока он выруливал на взлетную полосу, я поудобней устроился на заднем сиденье, а чемодан поставил на место, предназначавшееся для пулемета 50-го калибра. Десятью минутами позже мы поднялись в небо и взяли курс на юг на высоте восемь тысяч метров над равниной Нью-Джерси. Мы сели для заправки в Южной Каролине, и через двадцать минут снова были в небе. Через час десять минут наш самолет приземлился немного южнее О-Галли и был отведен в транзитный ангар.

Меня ожидал заранее заказанный мной автомобиль. Я сел в него, сказав Мейсону, чтобы он был наготове в любое время. Он ухмыльнулся, кивнул головой и отправился на поиски холодного пива. Я не спрашивал дорогу в мотель, где для меня был заказан номер, доехал до города, нашел его недалеко от пляжа и зарегистрировался как Т. Марвин из Нью-Йорка. Кроме Ньюаркского контрольного центра и Эрни Бентли никто не знал, где я остановился, и мне хотелось, чтобы так было как можно дольше.

В восемь пятнадцать я принял душ и переоделся, немного перекусил в ресторане и направился в автомобиле на Медоу Лайн. Под номером 37 значился дом из красного кирпича, похожий на ранчо. Он находился в отдалении от дороги, окруженный кустами с огромными красными цветами, источавшими сладкий аромат; над ними вились голубые бабочки. Я въехал в ворота, припарковался за новым «шевроле» и выключил мотор.

Стучаться не пришлось. Дверь открылась, как только я ступил на каменное крыльцо, и полный, небольшого роста человек с широкой доброжелательной улыбкой приветствовал меня.

— Хелло, хелло! Я Винсент Смолл. Чем могу быть полезен?

Мы пожали друг другу руки, его рука почти пропала в моей ладони.

— Моя фамилия Менн, мистер Смолл. Я ищу своего друга, и если бы я мог побеспокоить вас несколько минут, наверное, вы помогли бы мне.

— Конечно, конечно. Проходите. Рад помочь вам.

Он впустил меня в дом, закрыл дверь и провел в гостиную. Вдоль двух стен стояли полки, плотно заполненные книгами.

— Приготовить что-нибудь выпить?

— С удовольствием. Что-нибудь на ваш вкус.

— Я предпочитаю пиво.

— Вполне подойдет и мне.

Он открыл две банки пива, одну подал мне и уселся на расшатанный стул напротив меня.

— Итак, — сказал он, — в чем заключается ваша проблема?

— Вы знали Луи Агронски, не так ли?

— Лу? Конечно. Он тот, кого вы ищете?

Я сделал большой глоток пива и поставил банку на пол сзади себя.

— Угу.

Он озадаченно улыбнулся.

— Это очень интересно.

— Что?

— Бедный Л у… всем-то он теперь понадобился, а когда жил здесь, то был самым одиноким парнем. Никогда не видел более одинокого человека. Даже после несчастного случая, когда он не мог больше работать, никто, кроме меня и Клода Бостера, не навещал его.

— Он трудно сходился с людьми, мистер Смолл. Его работа требовала секретности, и это сказалось на его образе жизни.

Смолл кивнул, соглашаясь.

— Вы правы. Никогда не мог навести его на разговор о работе. Правда, особенно и не старался, — добавил он. — Вы, конечно, понимаете. С Клодом он всегда говорил о своем хобби — тех миниатюрных электронных игрушках, в которые он играл. Когда же мы были с ним вместе, то всегда говорили о философии.

— Философия — это ваше хобби? — спросил я.

— Слава богу, нет, — засмеялся он. — Это моя профессия. Учился этому в Брумвелевском университете. Лу и я — его выпускники. Я был на два курса старше его, но мы стали хорошими приятелями, когда жили в одной комнате. Лу никогда не изучал философию… все время занимался математикой и другими точными науками, но после нервного расстройства стал интересоваться философией и изучил ее так же глубоко, как и я. Похоже, это помогало ему расслабляться.

— Я не думаю, что этот срыв был настолько серьезен.

Смолл пожал плечами и отхлебнул пива из банки.

. — Да это и не было настоящим нервным расстройством. Перетрудился, я думаю. Лу действительно работал усерднее всех. Он был способен целиком уходить в занятия, но сиденье за книгами допоздна в конце концов сломало его. Недосыпание, долгие часы занятий, почасовая работа… слишком много для одного человека.

— А что, он действительно изменился после этого?

— Он научился не брать на себя слишком много, — сказал Смолл. — Он сменил режим работы, стал больше отдыхать. — Смолл сдвинул брови в задумчивости, затем добавил: — Он стал подвержен самоанализу, я бы сказал. Социально активен… его стали интересовать мировые проблемы… ну и тому подобные вещи. Мы часами обсуждали эти вопросы с философской точки зрения.

— Какова же была его?

— Я надеялся, что вы сможете сказать мне это. Лу ни разу не мог прийти к какому-то заключению. Он мог бесконечно размышлять над предметом, но никогда не находил ответа.

— Чем всегда и занималась философия.

Он взглянул на меня, удивленный моим тоном.

— О, мистер Менн, я вижу, вы реалист.

— Всегда им был.

— А философия?..

— Она далека от реальности, — ответил я.

Его глаза загорелись, светясь радостью от возможности переспорить меня.

— Например?