Облако возмездия

Ей не следовало обращаться к Богу. Он слеп и, скорей всего, глух. Бесчувственный! Раз допускает такое. И, что гораздо хуже, наверняка заодно с этими. А, может, они орудия в его руках?

Что ты ждешь от меня, Господи? К чему подталкиваешь, на что вынуждаешь? Что я должна сделать для тебя, чтобы со мной перестали происходить эти ужасы?

На ее призывы, на ее вопросы не было никакого ответа. Вообще. Безмолвная пустыня.

Лучше, чтобы была пустыня, подумала она.

И еще подумала: а ведь мог бы и убить. Этот. Придушил бы, вполне намеренно, или случайно, придавил чуть сильней своей тушей, и все, душа ее уже трепыхалась бы в объятьях Пыри.

А ведь без этого мерзавца точно не обошлось.

Убить, не убил, но и без того разорвал ей все, что можно.

Она застонала. Первый шок возвращения к реальности и осознания произошедшего проходил, она начинала привычно рассуждать. Хотя, что значит, привычно? Как прежде уже не будет. Никогда! Реальность обернулась вампиром, без лишнего гламура, и впилась в нее клыками. Присосалась, крови хлебнула и захмелела. Главный вопрос: что ей-то теперь делать?

Твою мать! Вот уж нарвалась на чпокинг!

Но разве она напрашивалась? Разве провоцировала… этого? Нет, нет, не было ничего такого. Даже не заигрывала. Хотя, мысль такая была, но еще там, в гостинице, в городе З.

Приподняв чуть голову, Лимбо огляделась. В комнате она была одна, а вот в коридоре, ей почудилось, кто-то отпрянул от двери, едва она открыла глаза и пошевелилась. Она лежала на кровати в том же положении, как ее туда бросили, как и оставили — лицом вниз, нагая, неприкрытая, одна нога на полу. Состояние ее… Господи, не было никакого состояния! А то, что было… Как же больно, как гадко… Ощущение, будто ей… туда… воткнули гранату и подорвали. Взрывом все, чем она по праву гордилась, разнесло на мелкие, в основном, кусочки, и каждый по отдельности теперь кувыркался в пространстве, корчился и страдал от боли. Боже, за что со мной так, подумала она снова. Что и кому я сделала такого, чтобы так меня уничтожить? Поймала себя на мысли, что впервые за долгое время обратилась к Богу. Обычно она его не беспокоила, знала, что бесполезно, но теперь — к нему, а ругаться, наоборот, не хотелось. Хотя, все равно продолжала.

Это безумие, просто безумие, твердила она. Какой-то ужас!

Мазафак!

Вот такой тебе фак!

Подумала еще, чуть позже, что, хоть и уничтожена, и все такое, ей прямо теперь надобно кое-что сделать. Она сползла на пол и другой ногой тоже, и в таком положении, стоя на коленях, стянула халат с головы вниз, прикрылась. Потом медленно, понемногу, прислушиваясь к сумасшествию тела и постепенно отвечая на все его возражения и договариваясь с ними, поднялась на ноги. Когда разметанные ее кусочки, накричавшись и натрепетавшись от боли и страха, кое-как собрались вместе и притихли, она отправилась в путешествие по каптерке, недальнее, но мучительное. Придерживаясь рукой стены, сделала три шага до двери, глотая слезы на каждом, закрыла и заперла ее на ключ. Это первоочередное. Оградить себя, хоть как-то. Воздвигнуть барьер между собой и остальным миром. Все равно, какой, хоть бумажную ширму, хоть полосу тумана, хоть мираж. Только чтоб немного обмануть себя и, может, еще кого. Но, главное, — себя.

Она вернулась обратно и со всеми предосторожностями снова легла на кровать. На спину. Вытянулась и попыталась… Что сделать? Расслабиться, забыться, заснуть? Вовсе переродиться, стать другой? Все напрасно, напрасно…

Ее начало колотить, вдруг обрушился, сковал ледяной холод. Надо бы согреться, но забираться в эту постель, укрываться этим одеялом не было сил и желания. Она запахнула халат, съежилась, подобрав ноги. Халат, кстати, тоже, надо бы выбросить. Или, еще лучше, — сжечь. Замерев на долгую, как смерть, бесконечность, почти не дыша, едва-едва, на пределе утраты чувствительности, пережила — изжила дрожь. Ей показалось, этот холод теперь с ней навсегда. Но, к счастью, нет. Все же как-то удалось немного согреться, успокоиться, затихнуть.

Однако, тот вопрос, который она сформулировала, едва придя в себя, не давал ей покоя. Как ей быть дальше? Как вести себя — с этим? Ведь он никуда не денется, будет мозолить глаза, и продолжать давить на психику. Как ей поступить? Как повести себя, чтобы не наделать с утра или позже, при встрече, спонтанных глупостей? А то ведь, она может. А встречаться — с этим — придется.

Но что тут можно решить, Господи! О чем можно думать после всего? Теперь?

Черт! Ее защита! Эта тварь раздавила и уничтожила не только плоть, но и броню, ее хрустальный шар тоже. А это значило, что все они, все эти пыри, — все слышали, все видели, все знают. И все участвовали! Они чувствовали ее боль и унижение, видели и наслаждались ими.

Мазафак! Нет, и не будет им ни прощения, ни пощады!

Выругавшись, она почувствовала утешение. Слабое, но все же. Радовало, что еще способна на такие восклицания и манифесты. Хоть что-то. Ничего-ничего, вот она с силами-то как соберется, и тогда мало никому не покажется. Особенно этой мрази…