Облако возмездия

— Свидетель, ага. Кто ее спрашивать будет? И кто ей поверит? Гонишь, да?

— Вот и да. Поехали!

— Шефу это не понравится.

— Ему решать.

Глава 8

На Пионерке

Разве удивительно, что день начинается с просыпания? Собственно, когда встал, тогда и утро. Другое дело, что утро утру рознь. И если, например, вчера поутру Нетрой был абсолютно счастлив, то теперь такого он о себе сказать не мог. Абсолютно.

Начать с того, что проснулся он от неприятного, отвратительного ощущения. Вот, не любил он, когда кто-то забирался к нему в нос соломиной. Вот, ненавидел! А тут кто-то таки залез! Он нащупал эту соломину, смял ее в кулаке и, выдрав с корнем из носу, отшвырнул прочь, а потом открыл глаза и с мрачной радостью предощущения немедленного убийства принялся вращать глазами, пытаясь рассмотреть мерзавца или мерзавку, имевшую наглость поутру заниматься такой, блин, херней.

Никого он не увидел, ни мерзавца, ни мерзавки. И вообще, вид ему открылся странный весьма, и ракурс, и угол зрения, и то, что угодило в кадр — все казалось необычным. Он даже озадачился, а кто, собственно, вот это все наблюдает? Или, иначе: чьими глазами и на что ему приходится смотреть? Ведь не мог же он сам здесь быть? Ведь не настолько же он вчера того… этого…

Собравшись силами и проведя цепочку довольно сложных размышлений, а если точней, усвоив и проанализировав последовательность не вполне явных, перетекавших одно в другое ощущений, он пришел к выводу, что да, это он сам смотрел на мир, своими глазами, больше как бы и некому. Самым явным тому доказательством служила саднящая на лбу царапина от вчерашнего гвоздя. Если, конечно, они не у всех подряд имеются.

Но вот где он находился? Вопрос…

Иде я нахожусь, подумал он и напрягся в попытке активировать личную когнитивность.

На мир он смотрел с уровня подстилающей поверхности, и наблюдал ее в виде пола из струганных, но не крашеных досок, распространявшегося светлым разливом в разные стороны. Там, дальше, его что-то ограничивало, что-то основательное, но пока ему было не до осознания ограничений — не хватало сил и ресурсов. Следующее, что он увидел, было сено, или солома, сразу и не разобрать, на котором (которой) он лежал. Ага, значит, на полу сено, на сене он. Логично и вполне допустимо. Хлев, что ли? Но где тогда другие обитатели хлева, и как он сам здесь оказался? Он обратился к памяти, чтобы узнать подробности происшедшего с ним, но та высокомерно повернулась к нему спиной, оставив в полном неведении — то ли сама затруднялась, то ли дулась на него по неизвестной причине.

Странно, но ощущения, что он чего-то такого набедокурил — такого глупого ощущения у него не было. Ведь когда накануне вечером что-то совершаешь неприличное, или попадаешь в какую неприятность, то поутру сразу чувствуешь — было, даже если не помнишь, что. А тут — ничего подобного. Зато невесть откуда возникло ощущение, будто в комнате все же еще кто-то есть. Ну, в смысле, помимо него самого, и того чувака, который лежал на сене на полу. Он перевел взгляд в сторону, откуда, опять же, по ощущениям, падал свет, и распознал на фоне светлого прямоугольника темный силуэт.

Силуэт был неподвижен и на его мысленные запросы и посылы никак не реагировал. Пришлось самому пошевелиться к нему навстречу.

Он выставил локоть и, взобравшись на него, как на холм, методом перекатывания, некоторое время в таком шатком весьма положении, закрыв глаза, просил вселенную быть к нему снисходительней, быть спокойней и благодушней, не беспокоить своими выкрутасами, позволить, наконец, хоть в какой-то мере прийти с ней в равновесие. Как только ему показалось, что качка достаточно утихомирилась, он рискнул вновь раскрыть глаза, и впустил в них реальность.

Реальность нарисовалась вполне приемлемой, и совсем не угрожающей, но не понравилась ему своей непохожестью на то, что он видел, и совсем недавно, раньше. При том, что хотелось как раз традиционного и основательного. Хотелось пива.

Феликс подумал, что какая-то странная выдалась эта поездка на турнир по покеру. То есть, покера в ней практически никакого не было, лишь редкие, ни к чему не обязывающие разговоры, а вот алкоголя… Давно уже он не пил так много, как за последние три дня. Собственно, да, он любил выпить — и выпивал! — рюмочку чего-нибудь эдакого, приличного. Чтобы составить мнение о напитке и поднять настроение, а никак не нажраться. Но вчера, похоже, именно это и произошло. Странно, а не должно было. Ведь в последний раз такое с ним случалось в далекой юности, когда он был, в соответствии с возрастом, глупым и неопытным подростком.