Образы мифов в классической Античности

Фрагмент краснофигурного аттического килик-кратера

Около 440 г. до н. э.

Роспись приписывается Мастеру Персефоны

Метрополитен-музей, Нью-Йорк

(131) Цирцея, Одиссей и его превращенный товарищ

Чернофигурный беотийский скифос из Кабириона

Начало IV века до н. э.

Роспись: Мастер Мистерий

Британский музей, Лондон

Намного больше преуспел другой художник (ил. 131). Его ваза – одна из серии мифологических пародий, характерных для определенного культа. Слева Цирцея (ее имя начертано) предлагает огромную, полную магического зелья чашу алчному Одиссею, жадно тянущему к ней руки. Справа – ткацкий станок, за которым Цирцея работала до появления гостей. По другую сторону от ткацкого станка приткнулась скрюченная скорбная фигура одного из товарищей Одиссея, превращенного в борова. Голова и большая часть тела свиноподобны, но передняя ляжка напоминает напряженное плечо, а задняя нога скорее принадлежит человеку, чем животному, ступня же совершенно человеческая. Неудобная поза, неуклюже поставленная нога и вздернутая жалкая морда – эти подробности говорят о страдании человека, заключенного в оболочку животного. Незавершенность физической трансформации намекает на отсутствие трансформации духовной. Художник смог раскрыть сокрытое: человеческую сущность в теле животного.

(132) Суд Париса

Краснофигурная аттическая гидрия

Около 420–400 гг. до н. э.

Роспись: Мастер Париса из Карлсруэ

Музей земли Баден, Карлсруэ (срисовка росписи с ил. 63)

Сильные чувства, душевный разлад можно ярко живописать словами, но проиллюстировать труднее. Раздор, желание и убеждение – вот те красноречивые абстракции и мощные потайные пружины, которые часто приводят мифы к развязке. Чтобы показать такие скрытые силы в действии, художники иногда прибегали к персонификациям (человеческим фигурам, которые олицетворяли эмоции и душевные состояния и для пущей ясности снабжались ярлыками), способным передавать идеи, иным способом не видимые. С их помощью вазописцы порой достигали великолепного эффекта.

Троянская война началась с соперничества трех богинь за золотое яблоко – приз красивейшей, который Парис был призван присудить одной из них (см. ил. 61–64). Хотя раздор между богинями носил в основном эмоциональный характер, греки пытались проявить его, создав персонификацию раздора – богиню Эриду. Она появляется прямо в центре рисунка 132, чуть выше Париса, нижняя часть ее тела скрыта холмом; рядом с ее головой идентифицирующая надпись.

Афродита, которой досталось золотое яблоко, подкупила Париса, взамен пообещав ему любовь Елены, самой красивой женщины на свете. Настал черед сдержать свое слово. К тому времени Елена уже вышла замуж за Менелая, и, хотя она, вероятно, пыталась благочестиво устоять перед мольбами Париса, шансов у нее не было. Как могла она сопротивляться уговорам Афродиты, лично пришедшей просить за Париса? Этот момент и запечатлел вазописец V века до н. э. (ил. 133). Елена сидит на коленях у Афродиты, она печальна и погружена в себя, на что указывает ее рука у подбородка. Справа стоит Парис, рядом с ним крылатый мальчик, похожий на Эроса, бога любви, но на ярлыке надпись: «Гимерос» (Желание). Слева от Афродиты ее служанка со шкатулкой в руках, ее имя Пейто (Убеждение). Елена, крепко удерживаемая Афродитой и стиснутая между Желанием и Убеждением, едва ли надеется избежать своей участи. Это подчеркивается включением еще двух персонификаций: справа показана Эймармене (Судьба), она обращена к (неидентифицированной) женщине с птицей, поэтому повернулась спиной к Парису, а крайняя слева – Немезида (Возмездие), она опирается на плечо женщины, чей ярлык неразличим, и указывает на будущих любовников. Расставленная Афродитой эмоциональная ловушка (и ее ужасные последствия) проявлена с помощью персонификаций.

Троя в конечном счете пала благодаря уловке, вполне невинному устройству, укрывшему в себе грозную разрушительную силу. Осаждающие Трою греки соорудили огромного полого деревянного коня, которого оставили у городских ворот, убедив троянцев в том, что это их подношение Афине и гарантия безопасного возвращения домой. Они сделали вид, будто снимают осаду и уплывают. Троянцы, не желая благополучного возвращения греков, решили затащить коня в город и присвоить всю выгоду от божественной протекции себе. Чтобы закатить громадину внутрь, они расширили ворота и разобрали часть стены, после чего стали кутить и радоваться тому, что считали первой своей мирной ночью за многие годы. Но их наслаждение было недолгим, потому что в полой лошади греки спрятали лучших воинов своей армии, а когда ликующие троянцы упились и уснули, греческие воины выбрались наружу, подали сигнал отплывшему совсем недалеко войску и захватили ошеломленный город.

Как и в случае с жертвами Цирцеи, трудность для художника заключалась в том, чтобы выявить скрытое. Троянцы видели в коне безобидную вещь, подношение, изготовленное из дерева, но в действительности это был страшный убийца, в котором затаились отборные воины.