Образы мифов в классической Античности

Другие версии либо дополняют, либо уточняет эту трактовку. Так, А. У. Лоуренс, разделяя идею о том, что на фризе Парфенона изображена (возможно, идеализирована) Панафинейская процессия, интерпретировал ее присутствие на храме как ответ афинян на аналогичный фриз, вырезанный для могущественного, но недавно побежденного врага Афин – персидского царя. Резные процессии на персидских фризах отображали маршрут реальных процессий, устраивавшихся для ежегодного подношения дани царю, тогда как резные процессии на Парфеноне отражали праздничную процессию афинян, тоже несших дары – но не царю, а своей богине. Расхождения с предполагаемым персидским образцом были бы столь же значительны, как и сходства, особенно если бы сравнение имело целью указать на контрасты. В середине V века до н. э. тема Греко-персидских войн (см. главу XI) оставалась еще актуальной, и жители Афин, размышляя о своей необыкновенной победе при Марафоне, где им противостояли намного превосходившие их числом персы, целиком относили свой успех тому, что они – свободные люди, не подотчетные ни одному царю, не платящие дань и не поклоняющиеся никому, кроме своей божественной покровительницы Афины. Таким образом, афиняне, позаимствовав сюжет у персов, могли использовать его, слегка изменив, для того, чтобы продемонстрировать разительное несходство их с былым врагом.

Состыковать тексты, описывающие процессию в честь Афины, с деталями фриза – чрезвычайно трудная задача для исследователей, которые верят в связь между фризом Парфенона и Великими Панафинеями. Самые нестыкующиеся элементы – многочисленные всадники (ил. 191

), которые, согласно отрывочным и довольно поздним описаниям процессии, не принимали в ней участия.

В 1977 году Джон Бордман предложил интригующее решение. Он предположил, что всадники могли представлять собой героическую метаморфозу тяжеловооруженных пехотинцев (гоплитов), которые отдали свои жизни, защищая Афины в Марафонской битве. Эти самые ратники праздновали Великие Панафинеи незадолго до битвы, и их героизация на фризе вполне уместна как дань уважения тем, кто погиб при Марафоне и кого с тех пор почитали в Афинах. Гоплиты, как и другие воины, которые сражались и пали при Марафоне, участвовали в реальных Панафинеях, поэтому их отсутствие на фризе озадачивало. Бордман полагал решенной головоломку, предположив, что, поскольку герои ассоциируются с лошадьми, а бойцы Марафона были героями, то их изобразили не в доспехах, в которых они на самом деле сражались, а в великолепии всадников, как их апофеоз. Попутно он объяснил, почему боги были обращены лицом к процессии, а не к группе, занятой пеплосом: боги приветствовали обожествленных воинов в собственном царстве. В занятном послесловии Бордман предположил, что количество тех, кто изображен с лошадьми, соответствует числу воинов, павших в битве при Марафоне, – 192. Эта любопытная версия, однако, не выдерживает проверки, потому что метод подсчета Бордмана был довольно произвольным: он включал мальчиков-слуг, но исключал возничих. Это похоже скорее на трюк, но устоит ли без него главный аргумент.

Мы ограничились, увы, краткой сводкой всего лишь четырех трактовок фриза Парфенона: как иллюстрации мифа об Эрехтее, как изображения Великих Панафиней, как процессии, соперничающей с процессиями на персидских памятниках, или как чествования храбрых людей, павших при Марафоне. Цель этой сводки – дать представление о разных подходах к решению очень неудобной проблемы. Ни одно из выдвинутых решений нельзя считать удовлетворительным, у каждого есть свои изъяны. У скульптурных украшений храма, бесспорно, мифологическая основа, но можем ли мы быть уверены, что именно миф был темой фриза Парфенона?

Многим представляется, что ключ к разгадке утерян навсегда. Или его еще только предстоит найти?

* * *

В отличие от десятков фигур, украшающих фриз Парфенона, на Портлендской вазе всего семь фигур: четыре с одной стороны (ил. 192) и три с другой (ил. 193

). Если на фризе нет и малейшего намека на обстановку, то на вазе мы видим деревья, скалы и архитектурные элементы. Тем не менее, как и в случае с фризом Парфенона, значение ее образов довольно зыбко и горячо обсуждается. Известно более пятидесяти интерпретаций (некоторые не более чем вариации других), которые были опубликованы после обнаружения вазы примерно в 1600 году. Краткое изложение с беглыми пояснениями версий, предложенных до 1967 года, можно найти в конце книги Д. Э. Л. Хейнса The Portland Vase (1975, см. с. 231).