Обретя крылья. Повесть о Павле Точисском

Над Москвой сгустились сумерки. Мороз к ночи забирал. Холод лез под повидавшее виды вытертое пальто, прохватывал до костей.

Весь ноябрь и начавшийся декабрь члены Московского комитета и большевистские пропагандисты проводили на заводах и фабриках. Москва готовилась к вооруженному восстанию.

На углу Мыльниковского и Лобковского переулков дежурили дружинники с фабрики Шмита. То и дело открывались и закрывались двери училища. В зале многолюдно. Прибыли представители Тулы и Подольска, Волоколамска и Звенигорода. Явились делегаты от солдат.

За столом президиума Шанцер и Васильев-Южин совещались о чем-то с приехавшим из Петербурга представителем Центрального Комитета Саммером. Уже было известно: Любич (подпольная кличка Саммера) не уполномочен давать МК конкретных указаний, брать или не брать Москве инициативу вооруженного восстания. В Центральном Комитете было неясно, как поведет себя Петербургский Совет, где хозяйничали меньшевики. Сам-мер лишь сообщил о принятом в ЦК решении начать всеобщую политическую стачку.

Точисский, разговаривавший накануне с Маратом, знал: Шанцер все еще колеблется, остерегается и Землячка, хотя Васильев-Южин, Лядов и некоторые другие твердо за вооруженное восстание. Виргилий от конференции ждал решающего слова. Именно потому на предыдущем заседании Московского комитета Марат посоветовал товарищам выступать на конференции последними, предоставив сначала высказаться делегатам с мест.

Шанцер встал, и зал затих.

— Товарищи! Нет слов, чтобы определить важность нашей сегодняшней конференции. Каждый из нас понимает ответственность, взятую на себя… Трезво и еще раз трезво и спокойно обсудим все, прежде чем примем решение…

На возвышение поднимались большевики, делегаты от заводов и фабрик, железной дороги и типографий. Выступали коротко, докладывали, с чем посланы на конференцию. И по всему выходило — быть вооруженному восстанию. Даже те делегаты, кто сетовал на нехватку оружия, не имели иного мнения.

Слово взял Васильев-Южин:

— Восстание солдат Ростовского полка! Волнения в Троице-Сергиевском полку! Брожения в Астраханском, Несвижском, Перновском, Екатеринославском полках! Если бы на неделю раньше, то уверен — три четверти войск Московского гарнизона пошло бы за нами, но сегодня, когда время упущено, не знаю. Однако и теперь я за вооруженное восстание! Настала пора, когда должно заговорить оружие пролетариата!

«Истина за Южиным, Марат, — подумал Точисский, как бы продолжая тот разговор, который они с Шанце-ром вели у Павла дома. — Надо было ковать железо, пока горячо. Время непростительно упущено. Виргилий проявил нерешительность».

После Васильева-Южина слово взял Шанцер:

— Мы обязаны принять революционное решение. Мы за вооруженное восстание! Московский пролетариат начинает его, и мы надеемся, что рабочие и крестьяне России подхватят этот достойный пример.

В едином порыве зал выдохнул:

— Восстание!

Южин поднял руку, призывая к тишине:

— Предлагаю седьмого декабря в двенадцать часов дня объявить всеобщую политическую стачку и перевести ее в вооруженное восстание…

На следующий день на Мясницкой улице, в доме под номером 20, где размещалось Варваринское акционерное общество, собралось заседание Московского Совета.

О его решении сообщила газета «Известия Московского Совета рабочих депутатов»: IV пленум Московского Совета рабочих депутатов постановил объявить в Москве со среды, 7 декабря, с 12 часов дня всеобщую политическую стачку и стремиться перевести ее в вооруженное восстание.

А с утра по всему городу у расклеенных воззваний комитета РСДРП толпился народ: «Товарищи! День решительного сражения с правительством наступил…»

Хмурая настороженная Москва жила ожиданием. На улицах усиленные наряды полицейских и жандармов, дробно цокают по булыжной мостовой копыта казачьих и драгунских коней. На рабочих окраинах у заводских и фабричных ворот выставлены солдаты в полной готовности, жгут костры, греются…

В полдень по всему городу заревели фабрично-заводские гудки и остановилась работа. Распахнулись настежь заводские ворота, двинулся пролетариат Пресни и Хамовников, Дорогомилова и Замоскворечья, Лефортова, Рогожской заставы и Марьиной рощи, Благуши и Черкизова.

Митинговали у Никитских ворот и на Пушкинской площади, у Трубной и в Охотном ряду. Выступали оратор за оратором. Кто-то запел:

Мрет в наши дни с голодухи рабочий, —

Станем ли дольше мы, братья, молчать?

И люди подхватили:

Наших сподвижников юные очи

Может ли вид эшафота пугать!

Точисский находился среди печатников. Никогда еще Павел не видел такого размаха: с каждым часом стачка разрасталась, вселяя уверенность, что перерастет в вооруженное восстание.

Павел посматривал, нет ли где поблизости Шанцера или кого-либо из членов Московского комитета, но разве в такой массе народа увидишь?

Редкие полицейские на улицах жмутся к стенам домов, группы конных казаков и драгун уступают демонстрантам дорогу, не осмеливаются стать на их пути.