— Жалко гимназического товарища? — осклабился Михайлов.
— Дурень, разве не видел, как заводские и вся поселковая беднота на митинге слушали его. Сейчас не время, его смерть против нас обернется.
На том и расстались. И еще долго стоял Поленов, опершись о перила крыльца, ворошил мысли, вспомнил и гимназическую пору. Кто бы мог подумать, что так резко схлестнутся пути, до крайности обострятся отношения между бывшими товарищами. Сломить, заставить Точисского унизиться, и один из методов для этого — голод. Голодная жизнь для его семьи.
Но на следующий день Поленов не уволил Точисского. Он сделал это через неделю. Помешало известие из Петрограда, повергшее на некоторое время эсеров в смятение. Партия социалистов-революционеров раскололась, и, по слухам, ее левое крыло было готово признать власть большевиков.
— Саша, Поленов в растерянности, — вернувшись с работы, сказал Точисский жене.
Сняв рубаху, склонился над тазиком, умылся и, тщательно причесав волосы деревянным гребнем, сел ужинать.
— Ты не спрашиваешь почему?
— Расскажешь. — Александра Леонтьевна поставила тарелку с супом, хлеб. И как это у нее всегда уютно, аппетитно получается.
— Поговаривают — у социалистов-революционеров в ЦК трещина изрядная. Одни против большевиков, другие готовы пойти на переговоры с Советской властью. Белорецкие эсеры в связи с этим не знают, к какому берегу податься, ровно дерьмо в проруби. Встретился с Поленовым — глаза в сторону. Гадость замышляет. — Точисский хмыкнул. — За ним такое водилось еще в гимназии. А раскол эсеровского ЦК скажется на местах. Побегут из своей партии.
— Нынче в лавку ходила, хоть шаром покати. А уж спичек и мыла вовсе не спрашивай. Народ возмущается, а Тремко в ответ: «У Советской власти требуйте, она все товары к рукам прибрала, с германцем расплачивается».
Павел сурово сдвинул брови. Лицо строгое:
— Пока в Совете хозяйничают эсеры, такой клеветы не избежать. И нам за нее расплачиваться придется дорогой ценой.
Вошел Алексеев, пригладил пышные усы:
— Гляжу, окошко светится. Дай забреду на огонек. Отчего не в духе?
— И у тебя настроение испортится. Послушай, о чем Александра рассказывает.
И Точисский передал ему слова лавочника.
— Такая картина вырисовывается. Я ведь о том же собирался поговорить с тобой. Жаловался Горшенин, со Жлудем в литейке сцепился. Тот доказывал рабочим: нехватка-де сырья — вина Советской власти. Представляешь, какие у них планы, народ против большевиков настроить.
— Вот тебе и социалисты-революционеры, в контрреволюцию подались. Этак и до монархии докатятся. Надо противопоставить эсерам нашу пропаганду, в заводских цехах и по людным местам Белорецка разъяснять народу, где правда, а где кривда, и непременно добиться перевыборов в Совет, иначе слова, даже самые умные и правильные, словами и останутся.
Раннее морозное утро. Тускло горит лампа на столе. В доме еще не топлено, но Точисский не замечает холода, он пишет письмо в Петроград в Центральный Комитет: «…Мы окружены со всех сторон врагами, помощь со стороны ЦК в таких местах должна быть сугубая, менаду тем мы не получили ни одного предвыборного листка из Питера. Наше Оренбургское губернское бюро арестовано казаками при содействии эсеров и оборонцев, типографии здесь нет, в ближайшем дутовском городе Верхнеуральске ни одна типография не берется печатать большевистские воззвания».
От имени белорецких большевиков Точисский просит Центральный Комитет РСДРП (б) держать их в курсе событий, присылать «Правду», «Деревенскую бедноту» и другие газеты.
И совсем скупо о себе:
«Я, как лидер и организатор местных большевиков, уволен с завода. Живу под угрозами расстрела и ареста…»
Ни слова о голодных днях, что существует лишь на скудной поддержке, которую в состоянии оказывать семье товарищи по партии…
Хотя почти три месяца, как в Петрограде победила социалистическая революция, в Белорецке и в округе эсеры цеплялись за власть. Большевикам угрожали, их увольняли с заводов.
Павел Варфоломеевич понимал: социалисты-революционеры чувствуют поддержку враждебных революции сил, активизирующихся за пределами горнозаводского округа. В Оренбурге атаман Дутов, в Уфе башкирские националисты во главе с Валидовым.
Новый, 1918 год не принес ничего утешительного. До Белорецка докатывались тревожные известия, участились заговоры и контрреволюционные восстания. Печать сообщала: буржуазный мир злобствует на власть большевиков, раздаются призывы к интервенции.
Белорецкий комитет РСДРП (б) распространил написанную Точисским прокламацию. Павел Варфоломеевич, разоблачая предательскую политику эсеров и меньшевиков, снова призывал очистить Советы горнозаводского округа от соглашателей. «Теперь, — писал Точисский, — эсеры и меньшевики действуют рука об руку с открытыми врагами Советской власти. Нет им доверия. В Советы должны быть избраны сторонники большевиков, ибо только эта партия выражает интересы трудящегося народа…»
Точисские ужинали, когда порог переступил коренастый, смуглолицый человек лет за пятьдесят в коротком полушубке и шапке-ушанке, не спеша оббил валенки у порога, представился: