Обыкновенные люди

– Так-то лучше, – довольно потянулась она и тут же подскочила, увидев, как приоткрылась дверь.

Едва в двери появился низенький зеленый силуэт с большими круглыми очками, как Саша уже была на позиции. Она уверенно сиганула внутрь, да так, чтобы это выглядело максимально обыденно и по-хозяйски. Не хотела она своей осторожностью вызывать лишних подозрений. И так сидела без газеты. Куда уж подозрительней.

Пробежав цепочку этажей, она оказалась на заветном 12, где было 5 квартир.

– Блин. Пять. Математика – наука для умных. А двенадцатые этажи для выносливых.

Впрочем, считать до двенадцати даже ей под силу. Она на месте.

Обычная лестничная площадка, довольно заурядная даже для заурядности. Несколько дряхлых хлорофитумов, оставшаяся с какого-то «Нового года» бумажная снежинка на стене, чей-то 100-летний комод, под которым стоят чьи-то 100-летние сапоги. На металлической двери одной из квартир облезлое картонное деревце. Саша была как дома.

Чтобы определить расположение окна, она, вычисляя искомую дверь, пыталась воссоздать в голове трехмерную модель строения, но воссоздала только головную боль.

Математика – наука для умных.

Поэтому она решила не считать, а смотреть. Тогда-то она и увидела старую, даже по меркам комода и сапог, деревянную дверцу с осевшим косяком и тем, чем когда-то был коврик для ног. Но самое отстойное было даже не это, а то, что от одного взгляда на дверь становилось не по себе, а мурашки выскакивали даже у детей мурашек.

– Жуть какая, – согласилась с вставшими дыбом волосами Саша, проведя ладонью одной руки над предплечьем второй и ощутив легкое прикосновение.

Дверь вызывала неуютное ощущение необитаемости. А еще какой-то совсем исходный страх. Такой испытываешь, когда стоишь на пороге густого леса, в котором нет очередей и всего того, что делает тебя кем-то для кого-то. Всего того, что делает из тебя продавца или покупателя. Пугающе первобытного леса, в котором ты – только ты, и не более того. Всего лишь один живой организм, что, осмелившись войти, может не вернуться обратно.

Саша обреченно села на комод. Она была уверена в своем настрое. Была, пока не посмотрела на эту дверь: от одной мысли зайти за нее становилось даже страшнее, чем выйти из очереди. Не так она представляла квартиру солнца.

– Солнце очевидно экономит, если снимает такое жилье.

И тем не менее, постояв пару минут, потом посидев десять минут на корточках, она осмелилась и робко постучала в осевшее полотно.

И тут же пожалела об этом, потому что каждый из трех ее ударов прозвучал так предательски громко, неуместно и глубоко, точно тронул корни деревьев в том примитивном лесу, разбудив его нервы от спокойного сна. И теперь этот лес всеми ушами сосредоточился на одной ней, из-за двери дышал тишиной на нее одну. Саша испытала пугающее состояние: точно случайно потревожила огромного сторожевого пса. Такого, который даже спит страшно, не то что выбирает тебя целью своего пристального внимания.

Она хотела было убежать, но осознала, что прошло уже достаточно времени между последним из ее неуместных ударов и бездействием жуткой воображаемой собаки.

– Никого нет? – даже как-то обрадовалась она. Она шла, надеясь, что есть, но после тех ударов начала надеяться наоборот.

– И зачем я вообще сюда поперлась? Вот же отстой! – схватив себя за волосы, потянула вниз, стягивая напряжение с мышц шеи. – И что мне теперь делать? Ждать, пока кто-нибудь объявится? – она еще раз посмотрела на забытую дверь. – Да кто вообще сюда может объявиться? Здесь, наверное, уже лет сто никто не живет.

Села обратно на корточки, выпуклые коленки уже устали стоять.

– Ну вот, – прошипела Саша на дверь. – Не дает ни войти, ни выйти. И не показывает самое интересное, – обиженно показала двери язык. – Я ведь уже не маленькая, блин. Мне уже можно! – надула щеки, словно их наполнило кофе.

– Какое же ты все-таки, окно, нечестное. Не даешь закончить по-человечески. Мне же интересно… какой же отстой.

Вернувшись домой, открыла баночку и вышла на балкон. Ранняя осень – еще немного лето. Осень обнимает ее, не желая отпускать, а потому и балкон отпускать не хочется.

Саша знала. Ценность балкона с возвратом лишь растет. Сперва на балкон не пускают, потом пускают, но ничего не видно, потом видно, но нельзя пить, наконец, вершина восхождения на балкон – и видно, и пить можно.

Снизу еще работают или уже работают, и люки молчат, и столбы наблюдают. Словом, снизу все то, от чего хочется выйти. Сделав гигантский (с запасом) глоток, она поставила баночку на место утренней чашки, а сама вытянулась вперед, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в том приставучем окне. Но кроме классического света ничего не видела. Впрочем, как и всегда.

– И на что я надеялась?

Задела баночку локтем, и та опустошила свое содержимое на футболку

– Ну, что за невезуха-то…

Сняв пивную футболку, Саша прошла в ванную и швырнула несчастную в стиральную машинку, но тут увидела в зеркале полуголую её. Она и забыла.

– А, это всего лишь ты.

– Ты еще здесь…