Обыкновенные люди

Подошла к зеркалу и, облокотившись на раковину, посмотрела на вьющиеся колтуны и зеленые глаза. Худая, даже симпатичная, если не улыбается или улыбается искренне. С длинной шеей, точно созданной, чтобы смотреть с балкона, и резко подчеркнутой заостренной ключицей. Эту самую ключицу, сколько она ее помнит, все нахваливали так, словно это не ключица – часть ее тела, а сама Саша – часть этой акцентированной ключицы.

Впрочем, и Саше ее ключица нравилась, особенно родинка прямо на розоватом от волнения гребешке. Саша всегда думала, что эта родинка сама по себе привлекательней, чем она в целом, и если бы мужчины выбирали между Сашей и её родинкой, они бы, без сомнения, выбрали родинку, ну… еще может быть улыбку. Словом, отдельные ее заводские части были исключительно симпатичны, с другими же не повезло. Например, с гибкими пальцами, непослушными волосами да немного лопоухими ушами с выпяченной душкой.

Но как оказалось, долго смотреть на родинку бывает вредно.

Почему-то именно сейчас эта хрупкая родинка по ту сторону оказывала на нее какое-то гипнотическое воздействие: Саша не могла оторваться от ее медленного дыхания, когда та то непорядочно поднималась, то возвращалась на место. Саша и сообразить не успела, как эта родинка полностью овладела ее вниманием и, похитив, заточила ее в себе, так, что весь мир сжался в ее маленьком живом пятнышке на выступающем гребне. И близкая, и недопустимо недоступная. Почему-то казалось, что эта теплая родинка принадлежит какому-то совершенно другому человеку. Очень даже привлекательному, надо сказать, человеку. То ли дело в двух баночках пива, то ли в том, что она редко смотрела в зеркало, но Саше вдруг захотелось поцеловать её, но дотянуться губами не получилось – подбородок мешает – уперся в ключицу. А когда она, облокотившись резкими руками на раковину, потянулась губами к зеркалу, то место, где сидела неприступная родинка, опустилось, так что целовать пришлось в губы. Влажно и как-то плоско, с привкусом стекла. Обычно она так не делала. Точнее, никогда.

– Надо же… болванка. И зачем я это? – выдохнула и облизнула губы. На них еще гладкое стекло.

Стоя в упор к зеркалу, обреченно уткнулась в белую раковину. Хотела, чтобы в ней ничего не было, но в металлическом сливе застрявшие волосы. Слишком русые для белого. Нашла пустое пространство и смотрела в него. Стыдно.

Все никак не могла отделаться от чувства на губах и ощущения близости девушки напротив. Приподняв лицо, легонько приоткрыла рот – розовые губы с трещинкой мягко повторили. Она почувствовала, что даже смущается, и резко взглянула в зеленые глаза перед собой. Игривый зрачок надулся, как шарик, прицелившись в нее и сделав ее единственным объектом своего влечения. Саша покраснела. «Чего это она так на меня смотрит? Я же не картина», – смутилась, точно это не она пялится в зеркало, а та, напротив, пялится на нее. И смотрит, как голодный хищник на добычу прямо в глаза, не отрывая взгляда. Не хочет отпускать. Хочет забрать и оставить ее для себя. Близкие губы приоткрылись. «Сейчас снова поцелует?» – сконфуженно отодвинулась, вернув личные границы. Слишком уж тесно. И никто не поможет. Жадная до неё, она так близко, что неловко и даже опасно. Самое время бежать, но Саша почувствовала это: она тоже не хочет отпускать то живое тепло напротив.  Искреннюю и открытую кожу, что всеми порами тянула воздух, напоминая о том, что она дышит. И эти хищные зеленые глаза. Присмотрелась. Расширенный зрачок и светлые прожилки, блестящая дорожка от лампы.

Медленно дыхнула на зеркало, оставляя после себя теплый кружочек.

– Что это со мной? Совсем поехала… – отодвинулась от той, которая ее хотела.

– Вот еще. Отстой. Ты, конечно, ничего, но это уже перебор. И что тебе от меня надо?

Та смотрела и не отпускала. Подзывала своей непорядочной родинкой.

– А знаешь, пошла ты! Такая же, как и дурацкое окно…– Саша показа себе средний палец и вернулась на балкон.

Ветер напоминал о том, что ключицу нужно закрывать, но сейчас ей не хотелось кофты, хотелось ветра. Майка более чем справлялась. В глазах завитушки. Ночь приближалась, а с ней и мысли. Перед каждым очередным утром это как обострение. Все, что накопилось, начинает нарывать. И в темноте не видно, а потому в темноте всегда хочется выйти. Без лишних глаз, чтобы не было так, как с пальцами. Сохраниться таким образом. Как в компьютерной игре. Отсканировать себя и свою родинку, чтобы больше не изменяться и навсегда остаться в этом состоянии. Неизменной, прямо как окно напротив. Без поиска завтра, без очереди из поисков вчера. Просто сохранение. Скан. Пока не просрочилась.

Избегая голых зеркал, посмотрела в отстойное окно.

– Сегодня твоя взяла. Сегодня еще постою. Но не думай, что победило! Никто не помешает мне, даже ты. Даже Она. Если я что-то решила, я Всегда это делаю, – передумала опять, облизнув губы, на которых еще оставался вкус стекла.

А хотела бы, чтобы был вкус кофе.

Последний день и кошка

– Сегодня, – сказала она и начала очередной последний день.